— Не будем откладывать. Начнем прямо сейчас. На подготовку потребуется часа полтора-два, не больше.

— Близится ночь, ваше величество, — напомнил Михель.

— Тебе это помешает?

— Отнюдь, — пожал плечами придворный чародей. — Скорее наоборот. Вечерняя магия сильнее утренней, а ночная — сильнее дневной.

— Вот и я о том же. Зачем понапрасну терять время, если можно сразу получить ответы на интересующие нас вопросы? На важные вопросы. Очень важные, Михель…

* * *

Татарское посольство располагалось в стороне от латинянского лагеря. Степняки стояли привычным куренем: войлочный шатер нойона — в центре, вокруг на небольшом удалении — кожаные палатки-майхамы нукеров. Только палатка Тимофея лепилась почти впритык к походному жилищу Бельгутая: толмач всегда должен находиться поблизости.

Дозоры несли как обычно — как в дикой степи, как на вражеской территории, не особо полагаясь на гостеприимство латинян и обещанную императором неприкосновенность посольства. А потому одинокого всадника, направляющегося к куреню, бдительная стража заметила издали.

Когда молодой рыцарь с гладким мальчишеским лицом и грозными, вышитыми золотом львами на синей нагрудной накидке приблизился к татарскому лагерю, Бельгутай и Тимофей уже ждали гостя перед шатром нойона. Тимофей вспомнил, что во время недавней аудиенции видел и это надменное лицо, и этих золоченых львов. Юный рыцарь состоял в свите Феодорлиха. Именно он едва не сорвал переговоры, схватившись за меч.

На нукеров, преградивших путь, всадник даже не взглянул. Гарцуя на горячем вороном жеребце, наездник прокричал по-немецки через головы стражников:

— Я — барон Зигфрид фон Гебердорф! Послан его величеством!

Тимофей шепнул в ухо Бельгутаю:

— Говорит, что посланник от Феодорлиха.

Этот вечерний визит был неожиданным и странным. Бельгутай, однако, ничем не выказал ни удивления, ни тревоги и велел страже расступиться.

Фон Гебердорф подъехал ближе. Не сочтя нужным покинуть седло, германец заговорил вновь — выпятив губу и свысока обращаясь одновременно к Бельгутаю и Тимофею:

— Его величество сегодня был восхищен смелостью ваших речей, но он полагает, что посланники хана Огадая могут быть храбры не только на словах.

Тимофей угрюмо смотрел на молодого рыцаря, но не спешил переводить. Он пока не понимал, что нужно этому не по годам чванливому немцу.

— Его величество желает оказать вам честь и приглашает вас двоих, а также лучших воинов посольства принять участие в императорском турнире, — продолжал тот. — Турнир состоится сегодня в полночь, и его величество будет рад увидеть на ристалищном поле боевое искусство своих гостей. После этого переговоры продолжатся. Но конечно, если… — губы германца скривились в глумливой ухмылке, — если доблестные татарские витязи предпочтут наблюдать за боями со стороны…

Фон Гебердорф так и не закончил фразы. Молокосос смотрел на них насмешливо и вызывающе.

Бельгутай в ответ окинул рыцаря холодным взглядом бесстрастных раскосых глаз. Затем повернулся к опешившему и утратившему на время дар речи Тимофею.

— Тумфи, о чем говорит этот молодой воин и почему он так улыбается?

— Знаешь, Бельгутай, тут такое дело… — Тимофей озадаченно почесал в затылке. — На турнир нас, в общем, кличут.

— То-ри-ни? — свел брови Бельгутай, с трудом проговаривая незнакомое слово. — Что такое торини, Тумфи?

— А забава такая ихняя, латинянская. Ну… навроде наших кулачных боев или ваших богатурских игрищ, только пышнее и красивше обставленная. Потешная брань, в которой все как в настоящей сече. Рыцари, обрядившись в доспехи, вышибают друг дружку копьями из седел, а то, случается, мечами и палицами охаживают.

— Опасное состязание? — блеснули интересом щелочки узких глаз.

— Да как сказать… — пожал плечами Тимофей. — Убивать-то там особо не убивают, но бока мнут основательно. Случается, порой, и калечат. Но это все равно никого не останавливает. В турнирах рыцари показывают свое воинское мастерство и славу обретают, без которой им — никуда. Кроме того, и конь, и доспехи побежденного становятся трофеем победителя.

— Полезное занятие — турини, — одобрительно кивнул Бельгутай. — Сразу ясно, кто чего стоит в бою. Да и чужой конь с доспехами лишними никогда не будут. Справедливо, что они достаются сильнейшему.

— Так-то оно так… — Тимофей покосился на молодого германца. — Да нас, видать, неспроста туда приглашают.

— В чем ты видишь хитрость, Тумфи? — сразу насторожился татарин.

— Может быть, на самом деле никакого подвоха и нет. Но насколько мне известно, в турнирах не дозволено участвовать тому, кто не имеет рыцарского звания. А нас с тобой в рыцари пока не посвящали. И потом… Не слышал я прежде о полуночных турнирах. Если Феодорлих столь сильно меняет общепринятые правила, значит…

— Значит? — нахмурился нойон.

— Значит, ему это нужно, Бельгутай.

— Зачем? — Брови посла вовсе слились в сплошную темную линию над переносицей.

— А кто ж его, крысий потрох, разберет-то! — пожал плечами Тимофей. Глянул исподлобья на фон Гебердорфа, добавил: — Хотя посланник Феодорлиха обмолвился, будто императору не терпится посмотреть на наше воинское искусство. То есть на ваше — в первую очередь. Может, в том и кроется причина. Смысл вроде бы есть. Если готовишься к войне, следует хорошо представлять, с каким противником придется иметь дело. А императору пока только понаслышке известно, как вы, татары, ведете себя в бою.

— Думаешь, стоит отказаться? — прищурился Бельгутай.

— Вообще-то этот немец, — Тимофей бросил еще один быстрый взгляд на фон Гебердорфа, нетерпеливо ерзающего в седле, — говорит, что переговоры продолжатся после турнира. Возможно, Феодорлих вовсе не пожелает вести их, пока собственными глазами не увидит, на что способны твои воины. В общем, тебе решать, что показывать латинянскому императору, а что нет.

Бельгутай ненадолго задумался. Спросил:

— Что бы ты посоветовал, Тумфи? Ты более сведущ в латинянских делах.

Мудрый посол никогда не пренебрегал чужими советами, и Тимофей снова поскреб в затылке, рассуждая вслух:

— Вовсе не идти на турнир — прослыть трусами. Пойти и проиграть — лишний раз вдохновить латинян на войну и уверить их в победе. А победить самим — показать свою сноровку и привычную манеру боя. Такая победа может впоследствии дорого обойтись. Впрочем, победить на ристалищном поле по латинянским правилам будет непросто. Ты уж не серчай, но рыцари к турнирным боям более привычны, чем твои нукеры. Они на этих боях, почитай, с малолетства выросли… — Тимофей тряхнул головой. — Нет, Бельгутай, тут я тебе не советчик. Сам решай. Скажу одно: по рыцарским законам тот, кто отказывается от схватки, покрывает себя неизгладимым позором.