Внезапно женщина ойкнула, запнувшись на полуслове. Странно качнулась в сторону Аллы и, если бы та ее не поддержала, точно влетела бы в распахнутую дверь их квартиры. Не понимая, что происходит, Алла, все еще удерживая соседку за толстый локоток, выглянула из-за ее плеча и, о, господи, увидела своего сына. Он был бледен до неузнаваемости, посиневшие губы дрожали, пальцы сжаты в кулаки. Вдобавок ко всему с волос его, с воротника куртки текло, как если бы он час стоял под дождем.

– Антон! – ахнула Алла, выпустила толстый чужой локоток, потеснила даму в угол лестничной клетки и шагнула к сыну. – Что случилось?! Господи! Ты же весь промок!!!

Адское пение из квартиры прекратилось. Соседка вжалась в стену, наблюдая за тем, как сын на негнущихся ногах осторожно обходит мать стороной. Правда, соседке успел кивнуть перед тем, как скрыться в квартире. Хороший мальчик.

– Извините вы нас, бога ради, – прошептала соседке Алла, и в глазах ее точно-точно слезы блестели. – Как напьется, на себя не похож. Хоть милицию вызывай, честное слово!

– Да ладно, чего уж сразу и милицию, – махнула рукой в толстом оранжевом рукаве бабища с верхнего этажа. – Пусть хоть орет-то потише, внука спать не могу уложить который час.

– Хорошо, хорошо, простите нас, ради бога…

Алла закрыла дверь, привалилась к стене. Взгляд ее прошелся по дорогим обоям, зацепил край авторского светильника, сделанного на заказ в Австрии, сполз вниз к дорогому ковру ручной работы, на котором кучкой валялась грязная мокрая куртка Антона, его джинсы, свитер и грязные ботинки.

Хороший мальчик! Очень хороший мальчик у них с Ваней вырос! Школу едва закончил, в институт перестал ходить через неделю после начала занятий. Шляется где-то целыми днями. Одно утешает: приходит трезвый и без признаков наркотического дурмана. Ах да! И еще вежлив всегда. И с родителями, и с соседями.

Хороший мальчик!

А не от его ли подножки едва не свалилась с ног бабища с верхнего этажа? Не с его ли помощью та оступилась?

Алла подняла голову. Прислушалась. В ванной лилась вода и едва слышно напевали. Иван? Да, кажется. Антон никогда не поет. Он вообще ненавидит петь. Это у него отец вытравил вместе с желанием проводить время в застольях.

– Он меня на всю жизнь закодировал, – смеялся как-то сын, когда еще мог смеяться.

Нет, он, конечно, смеяться и сейчас может, но вне стен этого дома. Дома он всегда молчалив, угрюм и весьма сдержан. Все его диалоги с матерью свелись к краткому: да, нет, не знаю, может быть, потому что, завтра, а зачем. С отцом он давно не разговаривает. Ему противно, как заявил однажды сын.

И она его за это не осуждала. Ей и самой давно уже был противен Иван. Омерзителен до икоты. Но она-то нашла себе утешение, она-то со своим отвращением к нему справилась. А сыну что делать? Он-то отца поменять не может, как она мужа на любовника.

Алла нагнулась, подняла вещи сына и потащила их в кладовку, переделанную под прачечную рядом с ванной. Куртку повесила на плечики возле радиатора, стирки та не требовала. Джинсы скомкала и сунула в стиральную машинку. Ботинки принялась отмывать в раковине. Поставила потом в сушку, включила щадящий режим. И пошла в его комнату.

– Антон? – позвала Алла от входа, чуть приоткрыв дверь. – Ты ничего не хочешь мне рассказать?

Он лежал лицом к стене на своем большущем мягком диване, укутавшись по самые плечи теплой бабушкиной шалью. Он очень любил эту шаль, завещанную ему матерью Аллы. В нее кутался еще ребенком, когда заболевал. Не оставил привычки и теперь.

– Ты не заболел? – Она села на краешек дивана, потрогала его лоб, температура была в норме. – Что с тобой, сынок?

– А с вами, ма, что?! – Он взвился пружиной, сел, глянул на нее ледяными злыми глазами. – Вы же превратились… Вы же превратились в скотов!!!

– Антон! – она ахнула и закрыла рот рукой, чтобы не обругать, чтобы не ударить. – Что ты такое говоришь???

– А что такое вы вытворяете?! – Он шумно задышал, и глаза его вдруг наполнились беспомощными слезами. Он потянулся к ней, уткнулся в воротник ее халата. – Стыдно соседям в глаза смотреть! Это же… Это же надо жрать так каждый день, каждый день! Давай его в лечебницу оформим, а, ма?

– Я не знаю, – неуверенно пожала плечами Алла, целуя сына в макушку. – Он ведь не поедет.

– А мы силой его туда свезем. Свяжем и свезем, а?

– Сбежит, сбежит он оттуда, Антоша. Лечение тогда дает положительный результат, когда оно добровольное. А так… – Алла махнула рукой, отстранилась и встала с дивана. – Он ведь неплохой, Антош, отец-то наш. Слабый просто очень.

– Ага! Выпивку находить на каждый день у него силы воли хватает. – Антон снова улегся лицом к стене, натянув бабушкину шаль по самые уши. – Он же врач! Детский врач! Как можно?.. К нему детей приводят на прием, а он с бодуна! А если… А если он кого-нибудь угробит, ма?!

– Угробит он, угробят его! – вдруг зло выпалила Алла и закрыла лицо руками. – Как же я устала от всего, сын, если бы ты только знал. Как устала!!!

– Мне людям стыдно в глаза смотреть. Пацанам, – пожаловался Антон, не оборачиваясь. – А как пациенты? Как они-то с ним?! Как его до них допускают?! От него же за версту разит!

О, тут Ване равных не было в изобретательности, ухмыльнулась неприятно Алла, отворачиваясь к окошку, за которым плескалась непроглядная мокрая темень. Тут Ваня еще с ночи начинает готовиться. Встает в четыре утра по будильнику, выпивает какой-то сложный раствор, приготовленный ему кем-то из врачей. Потом еще раз пьет его в половине восьмого. Ни тебе амбре, ни покрасневших глаз, руки, правда, трясутся, но это ведь может быть и не от запоя, так?

Другой вопрос: как долго станут терпеть его пропитый давно профессионализм родители больных детей? Антон правильно отметил: когда-нибудь Ваня кого-нибудь угробит, и соскочить ему не удастся, как было в последнем случае, когда он, не понимая, что с ребенком, уложил его в диагностический стационар. И на том спасибо. Там диагностировали, вылечили. Но вечно-то туда своих пациентов он отсылать не сможет, так? Когда-нибудь, рано или поздно…

Рано или поздно…

– Скорее бы уж, – прошептала одними губами Алла. Отвернулась от черного проема окна, по которому барабанил мокрый снег, глянула на сгорбившегося под шалью Антона. – Сынок, у тебя-то хоть все в порядке?

– Да, мам. У меня все хорошо, – уверенно произнес Антон.

– А где ты был? Почему так вымок?

– Да насчет работы мотался. – Он чуть повернул голову в ее сторону, улыбнулся скупо. – Скоро я с работой буду, мам. Стану тебе помогать. Не абы какие деньги, но все же.

– Хороший мой! – расчувствовалась Алла, приложилась губами к его макушке, подтянула шаль повыше, подоткнула под спину и ушла.

Иван уже гремел кастрюлями на кухне. Не иначе собрался варить супчик. Так он называл темную бурду из свеклы, моркови, капусты и лука. Считалось, что это высококлассный рецепт для вывода шлаков из организма. Для начала не надо было бы организм этот шлаками засорять, но разве ему что докажешь.