Насчет Элтона Джона он прав. А бывают вообще моменты, когда кажется, что все песни посвящены именно тебе. Песни про боль и любовь. Прекрасные песни, которые испокон веку пишут наркоманы, самоубийцы, педики и сраные ниггеры.

Многие считают, что геям «все равно, как и с кем, была бы в жопе дырка». Нет, конечно. Уводила как-то пьяненького Ива с дискотеки, где его стали лапать непонятные мужики. Красивый мальчик, модель. У него была истерика, дрожал. «Это же урки. Настоящие уголовники. Сладенький, говорят, блядь сладенький, пустим тебя по кругу. Уведи меня, пожалуйста. Я боюсь». При том что нежный Ив еще и подраться с кем-то мог. Вацлав — не представляю. Денди. Сама галантность. И внутренняя сила в нем была. Мягкая сила.

«Подумаешь, педика замочили. Да так ему и надо». Господи, в каком мире живем.

И все мамы геев спрашивают: «Сынок, когда же ты наконец приведешь девушку?» В двадцать лет, в тридцать… Отцы все сначала проклинают сыновей и только годы спустя могут смириться. Вот так бывает: отец обычный мужик, из тех, что ходят дома в трениках с выдутыми коленями и мечтают о немецком подержанном авто, а сын гей, похож на молодого Фассбиндера. Уехал в 90-х в Голландию. Видятся редко. Живут в разных мирах. Встретились на вокзале, сдержанно обнялись. «Пап, ты же в Маастрихте не был? Красивый город. Съездим, тут недалеко. Расскажешь, как все наши». «Да ты же знаешь, я за машиной сюда приехал. Ничего пока не нашел». И ко мне: «Давайте тоже с нами в Маастрихт? А в Амстердам в другой раз. И вам не скучно одной будет». Но я уже взяла билет.

Моя тетушка все Амстердам нахваливала, по молодости, в 60-х или 70-х, она там побывала. «Самый свободный город! Самая богемная отвязанная молодежь». «А Лондон, спрашиваю, чем хуже?». «Зажатые все в этом Лондоне. На Темзе мы две недели проторчали, пока нельзя было в море выйти из-за шторма. Кто как кантовался, многие из команды не в первый раз там были, достала их уже эта Темза. Сойдут на берег и засядут в портовом кабаке. Вот и весь их Лондон. А я — дальше в город, смотреть, гулять. Ну и написали на меня особисты потом характеристику… В Манчестере тоже на рейде стояли, сплошь заводская окраина».

Побродила и я по Амстердаму, ноябрь, холодно, моросит. Собаками нагажено, под ноги надо смотреть, а у меня привычка смотреть вверх, на верхние этажи с крышами, да в небо. Одинаковые каналы с припаркованными баржами. Из-под земли выдвинулись столбики, перекрывая въезд машин в старый город. Кофешопы в каждом третьем доме в квартале красных фонарей. Галерея с Рембрандтом. Купила туфли. До вечера в городе тихо, скучно, богема спит. Вечером на улицы вышли играть музыканты, на звук повыползали из укрытий туристы, нарики и потрепанные шлюхи. Как и везде. Не праздник жизни каждый день. Выезжала с приключениями: на вокзале случился затык, региональные рейсы отправлялись с часовым опозданием. В Утрехте всех высадили, на какую платформу придет следующая электричка, непонятно, снова торчали полчаса между двумя уровнями и промерзли как собаки.

Короче говоря, лучше бы меньше слушала тетю и съездила в Маастрихт.

Коренные, провинциалы, не любят Амстердам. «Из-за Амстердама весь мир думает, что наша страна — грязь, наркотики и бардак. Но мы же нормальные люди!». А теперь голландцам вообще запретили называться голландцами. Абсурд.

Зажгу-ка я вечером свечку, налью бокал и посижу со своими призраками. Мне еще много чего надо вспомнить.

***

Лета голые коленки

Зацелую, заблюю.

Я тебя поставлю к стенке

И нечаянно убью.

Всё мне, господи, простится,

Всё мне отольется злом –

Я же бабочка-жар-птица

С позолоченным челом.

Я же дивное творенье

Без особенных примет.

Сгину негой, навью, ленью,

Да меня и так здесь нет.

Ходим с Нувель по старой Валенсии. Вокзал. Арена для боя быков. На площади перед мэрией половину скамеек покрасили в цвета ЛГБТ-толерантности, половину оставили одноцветными. Присели на радужную, была почище.

— Городское самоуправление. По-здешнему, ахутамент. Тут все через ахутамент.

— Как во Франции везде коммуна.

— У испанцев тоже есть. Коммунидад называется.

— Чертовы коммуноанархисты. И старый козел, представь, туда же: боевые манифесты, когнитивный дискурс. Клином красным бей всех подряд. Троцкий и великий кормчий Ким Чен Ир. Не наигрался в революцию. Революция, говорю, это хуй из жопы хуй высрешь, оно народу надо?

— А вдруг народу только это и надо? Почему, думаешь, гордым испанцам столько лет вставлял генерал Франко — и нормально, терпели? Я, как видишь, посидела тут полгода без работы в качестве верной жены и стала циником.

— Я скоро стану философом. У нас что ни день, то с афоризмом. «У идущих за вами мало ответственности, но сколько угодно поводов усомниться в правильности выбранного пути». «Посредственность не может позволить себе такую роскошь, как паскудный характер». «Искусство — это террор будущего по отношению к прошлому». Как будто не все еще было сказано раньше.

— Ты ведь тоже пишешь?

— Пишу. Стараюсь проще. Без претензий. Упрощаю, что могу. Нацарапала на клочке бумаги фразу «Другой ты меня не полюбишь, а со мной погибнешь». Обдумывала великий замысел, быть может! Нашел и приписал коммент: «Настасья Филипповна, блядь, выискалась».

— И разложил тебя на столе как ноутбук.

— Вот и нет. Не скажу, что было.

Накатило. Поругались. Без причины. Но тогда я не убегала.

Имеем ли мы право вовлекать других в свои игры? Наверное, нет. Имеем ли право просить на игру их согласия? Наверное, да. Имеем ли право вслепую манипулировать другим? Определенно нет. Должны ли признаваться во всем самому себе? Да. Но чем откровеннее пишущий, тем больше он маскирует свою личность. И чем одареннее пишущий, тем больший флер покрывает реальный факт. Литература как танец Саломеи: все проявлено и все скрыто.

Я не пишу автобиографию: моя жизнь мифологизирована моими соавторами. Все мы попали в ловушку, недооценив реальность вымышленных персонажей, и в какой момент сами стали вымыслом.

Катрине как-то захотелось развлечься и она потащила меня в клуб на стриптиз-шоу. Показали какую-то полуакадемическую полуакробатику, ровным счетом никакой эротики. Однако женщины — в клубе они составляли большинство посетителей — взбодрились и, когда включили дискотеку, полезли дрыгаться на сцену, и крутиться возле шеста. Не абсолютизирую Фрейда, но иногда старик бил в точку.

Пока вакханки зажигали, мы столкнулись в туалете с молодым человеком, который участвовал в шоу. Модный такой туалет, где умывальник общий для мужского и женского отсека. Не все люди моют