Леша ощутил могучий пинок под зад и вылетел из тартара прямо в свою комнату, шлепнулся на кровать и зарылся лицом в подушку. Ему было как-то сладко неподдельно томительно грустно, словно кончилось что-то важное, и дальше будет совсем иначе, и надо, наверное, радоваться, а вот вместо этого лежишь, ревешь, как последний зануда.

Василию Шукшину посвящается

А поезд летел наподобие поезда по степной степи мимо колоколен и башен непонятного назначения. Расстояния от одного места до другого можно в этих местах сравнить лишь с несравненным. Например, с пропащей пропастью между собственными вашими ртом и пенисом. Близко, но непреодолимо. Непреодолимо близко.

Петр и Олег лежали в лежку на нижней лежанке пустого купе. Петр занимался тем, что спал с Олегом, Олег же старался лишь не уснуть, он не любил Петра, он любил путешествовать. Петр глубоко вошел в Олега, чего ожидать было странно при его короткой длине, когда дверь купе открылась, и в открытую дверь вошли влюбленные, точнее новобрачные. На девушке была вуаль, а под вуалью были огромные серые глаза, в которых вверх ногами был изображен бывший за окном пейзаж, пейзаж бился внутри ее глаз, прыгал и плавно покачивался. Олег когда-то любил эту девушку, ее звали Ольга, и жила она в Кинешме. Ольга влюбилась и вышла вчера замуж, за своего мужа Василия. Ольга и Василий вошли и аккуратно уселись на край противоположной лежанки. Они были интеллигентными людьми из интеллигентных семей, они не могли себе позволить заметить того, чем занимаются Олег и Петр. Если бы они вышли сейчас обратно, то показали бы, что заметили, а для того чтобы показать, что не замечаешь, пришлось теперь смотреть на Петра и Олега во все глаза.

— Здравствуйте, — сказал Олег. — Давайте знакомиться, все-таки в одной стране живем. — Олег боялся показать Василию и Ольге сразу две вещи. Василию он боялся показать, что уже бывал в Кинешме, а Ольге он боялся показать, что стесняется любви Петра, а особенно, что его стесняет любовь Петра, раз уж Ольгу не стесняет любовь Василия.

— Добрый день, располагайтесь, — сказал Петр, он боялся, что член его упадет внутри Олега. Он знал, что Олег ему этого никогда не простит.

— Добрый день, день добрый, — защебетали молодожены счастливо и весело, — Василий, Ольга, Ольга, Василий нас зовут, зовут нас. — Ольга боялась показать, что узнала Олега, а еще больше она боялась ему показать, что всегда боялась его снова встретить.

— Вы молодожены? — спросил Олег.

— Да, — ответил Василий — совсем недавно. А вы, я думаю, студенты-геологи.

— Нет, мы спелеологи-любители, — ответил Петр, — едем в пещеры. — При слове «пещеры» эрекция его достигла невиданной мощи.

— Может, выпить для знакомства? — cказал Василий, он хотел сходить за водкой, надеясь, что за это время Петр закончит с Олегом, а потом Олег выяснит отношения с Ольгой. Василий знал, что у Ольги что-то было с Олегом, а Петр показался ему просто хорошим человеком.

— Давайте, давайте, — с алкоголической похотью причмокнул Олег, — у нас с собою туточки есть две парочки беленькой, и наливочка для девочки. — Он приподнял не вставая, сумку. — Ишь, звенят эротически.

— Давай только сядем, — сказал Петр. — Мне не дотянуться.

Петр и Олег сменили позу, теперь Олег сидел у Петра на коленях и осторожно извлекал из сумочки тепленькие бутылочки, колбаску, малосольные огурчики. Застенчивая Ольга шинковала консервным ножом пирожки, созданные мамой ее мужа. Петр подпрыгивал в такт движению поезда, чтобы сохранить достоинство.

— Ну, что, по одной, за знакомство, — Олег хватанул и сделал огромные глаза, поезд тряхнуло, и ему показалось, что его посадили на кол. Алкогольное тепло заполнило желудок, и Олегу почудилось, что он начинает влюбляться в Петра.

Тяпнули еще по две. За «охоту» и «земледельца».

— А где вы будете жить, работать? — осведомился Петр. — Сейчас молодоженам тяжело и страшно, время такое.

— Родители обещали позаботиться, хотя нам перед ними и неудобно, — ответила Ольга.

— Если будет трудно, обращайтесь к нам, вот вам визитки. — Олег протянул новым друзьям два бумажных прямоугольничка.

— Ну, это еще неудобнее. — Василий покраснел.

— И почему мы, русские, живем всегда в неудобном положении? — Ольга покраснела пуще своего мужа.

— Единственное место, где я чувствую себя уютно, — грустно прошептал Василий, — это лоно православной церкви.

— Да, — подтвердила Ольга, — мы решили строить семейную жизнь по законам веры. Мы православная семья. Давайте выпьем, чтобы наша вера не оскудевала.

Выпили. Солнце сквозь стекло трепало волосы Ольги. Петру было всё по душе, он не мог закончить и не мог отложить, ему хотелось провести так всю жизнь.

— А я далек от Веры, — задумчиво произнес Олег, — мне слаще думать, что над небом лишь небо, огромное, голубое, в птицах и насекомых.

— Да, — подтвердил шепотом Петр, — а под землей только земля, черви и ПЕЩЕРЫ.

— Извините, — осведомился Василий, — можно я поцелую свою жену? Можем ли мы нисколько не стесняться вашего присутствия? Конечно, сейчас пост, но поцелуем же не оскоромишься.

— Конечно, — ответил Олег, — мы отвернемся.

Поезд несся по русской России, и в мятущемся купе целовались счастливые Ольга и Василий. Огромная биография была у них по курсу. Напротив, глядя на пролетающие мимо церкви и стога, покачивались Олег и Петр, и не было этому конца, и поезд тонул в необъятных просторах Родины, полный добрых и счастливых людей.

В конце концов, на кого злиться? Все мы в чем-то официанты. Одним это по душе (есть такой писатель Лимонов), других от этого тошнит. Все мы, в конце концов, бежим, несем куда-то поднос с вычурным нагромождением тарелок, и цена нам такова: сколько тарелок унести мы можем за один раз и сколько километров можем с ними пробежать. И всегда хочется бросить чертов поднос об пол, а когда кто-то подставляет нам ножку и поднос наконец падает, мы вместо благодарности ему, жирной свинье, после беготни пришедшей расслабиться, норовим по морде съездить. И если все-таки решаемся на этот шаг, то не видать нам больше работы, как своих ушей, а что такое официант без своего подноса — нуль без палочки.

Когда вечером я шел по улице, и этот валяющийся в кустах тип высунул ногу, о которую я споткнулся, я размышлял о вышеизложенном. Я споткнулся, упал в тот же куст и, разумеется, забыл то, о чем размышлял, навсегда. Я взял типа за ухо и стал крутить. Мне было обидно, что я больше не мыслитель.

— Если бы ты знал, кто я такой, ты бы не стал бы так со мной поступать, — заметил он.

— Ты жирная свинья в кусте, а я, бывший мыслитель, лежу рядом с тобой тут же.

— Нет, — ответил он, — я не свинья, я режиссер Котеночкин, я снял мультфильм «Ну, погоди!» и теперь отдыхаю.