что бы что-то произошло («Красные стрелы» пролетели над головой), мы вели вполголоса вечный разговор солдат, стоящих плечом к плечу в основном об отсутствующих друзьях. В дополнение к этому мое поколение бывших коммандос обсуждало преимущество моторизованных тележек для гольфа и реалии артритных коленей, больных спин и того, будем ли мы еще на 50-й годовщине[1].

30-я годовщина была не столь впечатляющей она совпала с Лондонской олимпиадой. Тем не менее, были встречи и похороны моего друга и товарища по коммандо, передового артиллерийского наблюдателя Питера Гири — на берегу моря, в его продуваемой всеми ветрами деревне в долинах Антрима. Втиснувшись на кухню его коттеджа с видом на Гленарм и его пустынный порт, военные друзья Пита рассказывали импровизированные истории о его подвигах для жены Джеки (и недоверчивой семьи Пита) и для нашего собственного катарсиса. Присутствовали все чины, начиная от бригадира и ниже, но большинство составляли солдаты, которыми командовал Пит коммандос-артиллеристы из его любимой 79-й батареи Кирки. Вечер закончился исполнением возмутительной песни 79-й батареи «Розовый отель» (которую можете найти на Ютубе, если вам так хочется).

Еще одна встреча в честь 30-летия состоялось на базе Королевской морской пехоты в Пуле, где нынешняя 148-я батарея принимала всех своих бывших членов, с самого начала своей истории в годы Второй мировой войны. Один из уцелевших наблюдателей в «День Д», был там, опираясь на трости и сравнивая свои воспоминания с парнями, недавно вернувшимися из Афганистана. Я сразу же связался с людьми, которых не видел тридцать лет, как будто это было неделю назад. Я был рад снова увидеть их, и это совершенно не похоже на любую другу встречу.

Хотя почти не было разговоров о войне или переживаниях, это было фоном и оправданием для встречи. Хотя мы, ветераны, уже не были достаточно молоды, здоровы или сильны, чтобы заниматься этим делом, наши все еще находящиеся на действительной службе товарищи относились к нам с тем же уважением, с каким они относились к самим себе. Нынешняя 148-я батарея очень боеспособна, и недавно в ней были убитые и серьезно раненые, что является частью ее повышенного боевого потенциала. Для них операции продолжаются вечная вероятность, которая бросает свою странную и изнуряющую тень на жизнь в части на передовой.

Но, как ясно дали понять служащие члены 148-й батареи, эта странная тень одинакова для всех нас. Войны не заканчиваются, когда взрывается последний снаряд, или когда последний человек возвращается домой к своей напряженной и благодарной семье. Это катастрофические человеческие события огромного масштаба и резонанса, бросающие свою тень на гораздо большее количество жизней, чем когда либо было потеряно.

Но я всегда очень осторожен, чтобы не описывать эту тень как «черную» или как однозначно негативную. Хотя она приносит страдания, она также, может предоставить пример жизни и интенсивности человеческих отношений и чувств, которые не существуют в нормальной жизни. У некоторых эта интенсивность вызывает привыкание, создавая проблемы после боя. Этот феномен вызвал психологические исследования чрезмерного риска, которому подвергаются ветераны войны. Кроме того, существует большой и сложный комплекс психологических и неврологических состояний у выживших, сопровождающих сильные стрессы и насилие на войне.

Странная доброта, существующая на войне, является одним из самых фундаментальных человеческих противоречий что среди вырождения мы можем быть самыми благородными, как цветы Беккета, растущие на навозной куче.

Это качество я рассматриваю как естественный продукт насилия в нашей эволюционной борьбе. Оно пришло из темных и забытых земель давным-давно и позволило нашим предкам одержать победу над соперниками и более сильными видами. Оно отделяет самых лучших солдат от жестокого бандитизма, который характеризует плохо обученных ополченцев и бандитов.

Разница заключается в мотивации те, кто делает это ради племени, своих товарищей и общего блага нации, свободны от моральной ответственности. Если же они делают это каким-либо образом для себя, то «странное благо» не применяется и есть очень серьезные личные последствия. Любое незначительное отклонение от моральных ценностей, которые инстинктивно понимает каждый хороший солдат, чревато этими личными последствиями. Мы понимаем это и идем сами по себе, только наша совесть защищает нас. Есть личная цена, которую должны заплатить те, кто заходит слишком далеко и переступает черту. Большинство солдат видели эту линию даже касались ее и видели, как другие ее пересекали. Это несправедливо, но едва ли удивительно, что даже те, кто никогда не совершал роковой переход, могут в конечном итоге заплатить эту цену. Но война никогда не должна быть справедливой, как это известно каждому солдату.

Это темная, личная психология боя, в которой радость и облегчение от возвращения домой могут превратиться в вину выжившего. Удовлетворение от того, что выполнили свой долг, с годами превращается в кошмар гнева и ненависти к себе. Но абсолютных причин и следствий не существует, как возможно предполагает моя «теология» пересечения границ.

Солдаты в бою пытаются найти причины гибели своих товарищей вывести какую-то логику, объяснить ужас, происходящий вокруг них. Они скажут: «Сержант Смит был очень осторожен, но никто не сказал ему, что предыдущее подразделение установило схему, используя тот же маршрут каждый день» или «Пит недостаточно хорошо в тот день замаскировал наблюдательный пункт…». Причина того, что происходит с каждым человеком, в идеале с тем, кого можно обвинить.

Но реальность такова, что, как говорят американцы, «дерьмо случается» без причины, логики или божественного вмешательства. Вы можете быть обучены хорошо выполнять свой долг, что повышает ваши шансы выжить и победить в бою, но это не может защитить вас как личность. И вас можно научить справляться с постоянными невзгодами, жестоко разрушенными ожиданиями и восприятию трагедии. Но, поскольку все мы индивидуальны, эта тренировка не может не приучить нас к воздействию на наш ум, характер и душу.

До сих пор медицинская наука играла в этом весьма ограниченную роль. Помимо хорошего военного руководства, работа капелланов, на мой взгляд, наиболее благоприятна для психологического благополучия большинства военнослужащих независимо от того, имеют они какие-либо религиозные убеждения или нет. Наиболее эффективное консультирование осуществляется неформально руководителями и товарищами, терапия, которая, к сожалению, прекращается, как только солдаты возвращаются домой. Только наиболее серьезно пострадавшие должны, в конечном итоге, обратиться к военным психиатрам. В равной степени, к сожалению, это не то, что происходит.

Это очень сильно беспокоило меня в течении последних двадцати лет. И вот, в кульминации кропотливой работы, я основал и помог научно-исследовательскому центру Оксфордского университета «Шрамы войны» привнести передовые достижения нейронауки в послевоенные проблемы солдат.

Мы используем самые современные технологии, чтобы выявить воздействие экстремального, длительного