домов в поселении Ахузат-Байт, организованный Вайсом

Вайс предложил евреям Яффы, которых на тот момент было немногим больше сотни, основать город, в котором «евреи смогут жить по-еврейски». Речь шла не о еврейском квартале, а о Настоящем Большом Городе. Голландский банкир Якобус Канн, бывший одним из лидеров сионистского движения, приобрел около одиннадцати гектаров на побережье Средиземного моря. 11 апреля 1909 года состоялась знаменитая «ракушечная лотерея», с которой начался Тель-Авив, первоначально называвшийся Ахузат-Байтом. Для распределения участков между 66 пайщиками товарищества, Вайс собрал на морском берегу по шестьдесят шесть светлых и темных ракушек. На светлых он написал имена пайщиков, а на темных – номера участков. Ракушки были сложены в два мешка, из которых их вынимали дети, мальчик – светлые с именами, а девочка – темные с номерами. Дело было не столько в том, чтобы распределить участки беспристрастно и с максимальной прозрачностью, а в том, что такое знаменательное начинание, как основание первого большого города в Эрец Исраэль не должно было сопровождаться обидами и претензиями. Недаром же сказано: «где мир – там благословение».[35]

Квуца

Величайшим (без всякого преувеличения) достижением ишува стала квуца (киббуц)[36] – коллективное поселение колонистов, своеобразные производственные кооперативы, которые некоторые историки сравнивают с советскими колхозами и делают это совершенно напрасно, потому что колхозы работали на государство, а квуцы – на себя. Хотя совместный труд, общая собственность и полное равенство всех членов квуцы вне зависимости от занимаемой должности идеально совпадали с коммунистическими принципами. Но дьявол, как известно, кроется в деталях (или Бог в мелочах, это уж кому как нравится, но лучше всего звучит в этом контексте турецкая пословица «и от маленького камешка может перевернуться повозка»). В отличие от колхозов, квуцы были добровольным объединением людей, которые понимали, что иначе, как сообща, им не выжить. И любой член квуцы в любой момент мог ее покинуть – насильно никого не удерживали. Идеей квуцы было выживание в крайне неблагоприятных условиях, недаром же Руппин называл квуцу «эволюционным достижением».

Разумеется, без помощи извне идея воссоздания еврейского государства потерпела бы крах. Но можно ли считать поддержку мирового еврейства «помощью извне», ведь речь шла о самом важном деле, которого евреи ждали на протяжении двух тысячелетий?

Возрождение иврита

Важным достижением переселенцев стало возрождение иврита, священного языка иудаизма, который к ХХ веку полностью утратил свое бытовое значение, перейдя в разряд «книжного языка». Большинство репатриантов говорило на идише, одном из видоизмененных диалектов немецкого языка. Большинство, но не все. Да и пристало ли евреям, возрождавшим Государство Израиля, общаться на языке, который они приобрели в изгнании? Некоторые еврейские общины считают бытовое использование «священного языка» неприемлемым и даже святотатственным, общаясь между собой исключительно на идише, но это их частное дело. Но как можно говорить о возрождении еврейского государства без возрождения древнего еврейского языка (который в той или иной степени был знаком всем евреям, поскольку использовался в религиозных обрядах)?

«Для каждого дела требуется только один мудрый и энергичный человек, готовый отдать ради него все свои силы, и дело пойдет, невзирая ни на какие препятствия… – говорил отец современного иврита Элиэзер Бен-Йехуда. – Для каждого нового начинания, для каждого, пусть и самого малого шага на пути прогресса нужен первопроходец, который не намерен отступать». Девизом и делом всей жизни этого великого, без преувеличения, человека стала фраза «Еврей, говори на иврите!». Сменивший после алии имя на Лейзер-Ицхок Перельман, он был в числе первых репатриантов, прибывших в Эрец Исраэль в 1881 году. Его сын Бен-Цион стал первым человеком Нового времени, с рождения говорившем на иврите. В чем был смысл? Во-первых, в том, что не все евреи говорили на идише. Древний иврит, наряду с идеей возрождения еврейской государственности, стал одним из средств сплочения евреев, прибывавших в Эрец Исраэль из разных мест, в единую нацию. Но, возрождая иврит, Бен-Йехуда понимал, что нации нужен не «иврит раввинов и мудрецов», то есть «мертвый» иврит, а живой язык «для обиходной и деловой жизни». Им и его последователями было создано множество новых слов, которых не могло быть в древнем иврите. Словотворчество производилось мастерски – с учетом особенностей иврита и с уважением к его корням. Бен-Иехуда стал зачинателем публикации словаря иврита. При жизни он успел опубликовать только первый том, но последователи добавили к нему еще шестнадцать томов, ставших фундаментом современного иврита, живого литературного языка.

Алфавит иврита

Пионерам иврита приходилось не столько бороться с идишем, сколько с немецким языком, который в начале ХХ века был основным языком научной европейской общественности. Многие евреи не понимали, зачем им, знающим немецкий язык, нужно писать научные статьи на иврите. Мало того, что это доставляло лишние неудобства, поскольку иврит в то время обладал весьма скудной научной терминологией, так еще и ограничивало распространение трудов. Дошло до того, что в 1912 году при основании Техниона – технологического института в Хайфе, языком обучения предлагалось сделать немецкий (Технион был создан по инициативе Общества помощи евреям Германии). «Так же удобнее», говорили сторонники обучения на немецком, не понимая, что подобный подход подрывал основы возрождения еврейской государственности. В самом деле – что это за государство, в ведущем учебном заведении которого преподавание ведется на иностранном языке? Может ли оно считаться самостоятельным? Однозначно – нет. Но для того, чтобы восстановить «историческую справедливость», понадобились значительные усилия, начиная с выступлений еврейской общественности Палестины и заканчивая открытием новых школ, в которых преподавание велось на иврите. Поняв, что у немецкого языка в Палестине нет ни настоящего, ни будущего, административный совет Техниона постановил, что преподавание будет вестись только на иврите. И если кто-то усмотрел в этом проявление национализма, то он ошибся – то было стремление к национальной идентичности, не более того. Хотя и в здоровом национализме нет ничего плохого. Человек вправе гордиться своей нацией и всячески превозносить ее до тех пор, пока это не начинает ущемлять права других наций, разве не так? Для идейных сионистов, прибывших в Эрец-Исраэль не только с целью возрождения еврейского государства, но и с целью возрождения единой еврейской нации, которую предстояло собрать из рассеянных по миру «осколков», идиш был «галутным жаргоном», чужеродным элементом, которому не место на Святой земле.

Как только возрожденный иврит утвердил свои позиции в качестве государственного языка Израиля, отношение к другим еврейским языкам в корне изменилось – стало внимательным и бережным. А как же иначе?