Я стал разглядывать Киерана: он был голым по пояс, его волосы выгорели на солнце, физиономия загорела до кирпичного оттенка, мощный торс бугрился мышцами. Он оказался почти таким же здоровяком, как Клей. Рядом с коттеджем Охотники устроили полосу препятствий из подвесных бревен, веревок, сеток и деревянных стенок. И Киеран, несмотря на свои размеры, всегда проходил ее раньше других, а потом издевался над ними за их медлительность. Когда дело доходило до борьбы, становилось ясно, что девушки – новички; спарринг-партнер Киерана был неплох; сам Киеран дрался отлично. И все же я думаю, что в честном поединке я бы с ним справился, но его Дар – умение становится невидимым – затрудняет все дело. Одна из девушек, похоже, могла поджигать предметы на расстоянии, другая умела метать молнии, но обе делали это довольно слабо. Что умели партнер Киерана и остальные девушки, я так и не понял.

В Охотники берут в основном женщин, но попадаются и умелые мужчины-колдуны. Из них отбирают самых высоких и сильных, и мужчин ставят в пару с мужчинами, а женщин – с женщинами. До тех пор я считал, что Охотниками бывают только британцы, но тут я увидел двух девушек, которые явно были иностранками. Со всеми они говорили по-английски, но между собой и иногда с партнером Киерана общались, кажется, на французском. Насколько я знаю, Совет Белых Ведьм в Европе никогда не занимался подготовкой Охотников и никогда не травил Черных так, как это принято в Британии. Габриэль говорил мне, что здесь Белые и Черные занимаются каждый своим делом и не обращают друг на друга внимания, а Охотников задействуют лишь тогда, когда надо выследить какую-нибудь особо опасную ведьму или колдуна, например моего отца. Значит, если Охотники задействуют в своих операциях местных Белых Ведьм, то они расширяют свое влияние.

Я следил за ними весь день. Знаю, что зря. Знаю, что лучше было вернуться в пещеру и ждать Габриэля, но я просто не мог оторваться. Я слушал, как Киеран орет на своего партнера, и вспоминал тот день, когда он и его братья поймали меня, пытали и издевались надо мной. То, что они сделали со мной тогда, теперь кажется мне еще ужаснее. Мне было всего четырнадцать, я был пацаном, мальчишкой. А Киерану был уже двадцать один год, и он втянул в это дело младших братьев: заставлял Коннора сыпать порошок мне на спину, смеялся над ним, издевался над их слабостью не меньше, чем над моей. И ведь он не просто оставил на моей спине шрамы, он меня заклеймил: вырезал слева от позвоночника букву Ч, а справа – Б. Да, это мой половинный код, таков я – наполовину Черный, наполовину Белый, тем и другим одинаково чужой.

И вот я снова иду в коттедж, в третий раз. Теперь я подхожу к нему сверху, со стороны леса. Солнце еще не выбралось из-за горных пиков слева от меня, но уже светло. Не знаю, зачем я опять пришел сюда, но знаю, что ненадолго. Просто хочу в последний раз проверить, как тут дела.

Коттедж стоит на спуске в долину, посреди крутого склона, вжавшись в него так, что каменный бок горы служит ему четвертой стеной; сразу под ним начинается альпийский луг. Долина почти вся заросла лесом, но серые пики и гребни гор поднимаются выше самых высоких елей, и даже летом на них кое-где виден снег. В верхней части долины он вообще не тает, там лежит ледник, а из-под него течет речка. От коттеджа ее не видно, зато хорошо слышно: неумолчный рев воды заполняет всю долину.

Мягкими шагами я спускаюсь к опушке леса. Кругом все тихо, только в голове у меня жужжит: это от их мобильных. Правда, жужжит тихонько. Значит, телефонов немного. Не шесть. Скорее, два. И оба в коттедже. Похоже, они все же решили, что Меркури здесь больше не появится, а я не так туп, чтобы прийти сюда еще раз. Ну и зря. Вот он я, снова тут как тут.

Уже совсем светло.

Мне правда надо идти.

Но я не могу больше сидеть в пещере и ждать Габриэля, зная, что он мертв. С другой стороны, мне так хочется его увидеть, и я обещал, что буду ждать, и он обещал, и я знаю, что он ждал бы меня не один месяц, если бы пришлось…

И тут задвижка на двери коттеджа с грохотом отъезжает, и появляется Охотник.

Я сразу узнаю его.

Киеран обходит вокруг коттеджа, потягиваясь и зевая, потом вдруг начинает вращать головой на толстой шее так, словно ему предстоит боксерский поединок. Подходит к куче дров, выбирает кусок ствола, ставит его торцом вверх на пень, который служит колодой для рубки. Берет топор и занимает позицию. У дерева нет шансов.

Он стоит ко мне спиной. Я легко могу к нему подобраться. Мой нож уже скользит из своих ножен.

Киеран останавливается. Нагибается, собирает дрова в охапку и идет с ними к стене коттеджа, где складывает их в поленницу. Мимо него, совсем близко, пролетает небольшая птичка. Трясогузка. Садится на землю у коттеджа. Киеран смотрит на нее пару секунд, потом вскидывает топор на плечо и выбирает новый чурбак. И все начинается сначала.

Нож все еще у меня в руках. Я могу убить его прямо сейчас. Через десять секунд он будет мертв.

И я хочу этого, я знаю. Но я еще никогда никого не убивал вот так, со спины, имея все шансы скрыться. И потом, если я убью его сейчас, то мне точно придется бежать из этой долины. И если Габриэль все же вернется к пещере, то там будет полно Охотников, которые придут за мной. Но я знаю, что Габриэль мертв; просто я не хочу в это верить. Охотники наверняка убили его: моего лучшего друга, самого честного, самого правдивого и тонкого из людей, Габриэля. А здесь, прямо передо мной, как ни в чем не бывало, рубит дрова самый жестокий и отвратительный из людей, Киеран, живой и невредимый. Киеран заслуживает смерти. Без Киерана мир станет лучше.

Киеран замахивается топором, и я начинаю спускаться к нему. Я могу убить его раньше, чем он успеет что-нибудь сообразить. Он уязвим: если я буду двигаться быстро, топор ему не поможет, мой нож войдет ему прямо в шею.

И я хочу, чтобы он умер.

И все же, все же…

Я не могу убить его вот так. Я хочу убить его, но не так, как мне пришлось бы сделать это сейчас: быстро и милосердно. Я хочу убить его так, чтобы он знал, кто его убивает, видел мои глаза в тот миг, когда я буду отнимать у него жизнь, и с ней все, что у него есть.

А может, я просто придумываю себе оправдания? Может, я сомневаюсь?

И еще я не чувствую прилива адреналина, зверь во мне спит, словно это его не касается.

Снова лязгает задвижка на двери коттеджа. Черт! А я стою на самом виду у Охотника, который как раз выходит из дома на травку. Но он скребет в затылке, еще не проснувшись, и смотрит себе под ноги.

Я быстро отступаю. Затаив дыхание, несусь по холму вверх, туда, где деревья растут плотнее, и только там останавливаюсь, чтобы послушать.

Топор все еще стучит.

Но вот стук прекращается, и я слышу голоса: сначала напарника Киерана, потом самого Киерана, но о чем они говорят, я разобрать не могу.

Тишина.

И снова стук топора.

Меня не заметили.

Я убегаю.