Как же одеться на этот фуршет? Растянутые тре-ники точно не подойдут.

Замазывая синяки под глазами, Лили замечает очередной седой волос на левой брови, выдергивает его и тут же чувствует угрызения совести – от волоса остался след, да еще и больно. На глазах выступают слезы, а Джун, которая успела снять футболку, но еще держала ее в руках, решила, что мама плачет. Она вытерла футболкой лицо, словно показывая Лили, как надо, и протянула ей футболку. Лили берет футболку, вытирает глаза и только тогда вспоминает, что уже нанесла тональный крем. Бумажных салфеток под рукой нет – опять забыла купить.

– Ма-ам?

Господи, а времени-то сколько! За опоздания больше чем на пять минут школа берет «пожертвования»: по доллару за минуту, на оплату расходов. Это необязательно, ведь школа государственная, однако рекомендуется, если можешь себе позволить. Лили может, в том смысле, что это не последние деньги, у ребенка даже ботинки есть как подтверждение их богатства. Ну, опоздают они минут на двадцать? Пятнадцать долларов. Хватило бы на коктейль в приличном заведении или на тайскую лапшу на заказ плюс парочку руле-тиков с начинкой, подгузники на месяц. Без малого одна шестая цены на стрижку в районе Парк-слоуп, Бруклин, где Лили и живет. Словом, и много, и мало, но если все время так опаздывать, наберется приличная сумма. Да и уважительной причины у нее нет.

Лили снова напевает, думая, как там Адам на работе. Как его молодежная сумка через плечо валяется где-то под ногами (не такими уж молодыми), а он обсуждает, руководит и дает добро на отправку дезинфицирующих средств людям, у которых нет ни унитазов, ни электричества. Словом, выполняет свои обязанности, чтобы приносить деньги в дом и двигаться по карьерной лестнице, ну, и помогать людям, конечно. Они с Лили пытаются копить на квартиру, чтобы не платить втридорога за съемное жилье, но, поскольку платят втридорога за съемное жилье, с накоплениями не складывается – обычная история. А тут еще Лили то опоздает в школу, то схлопочет штраф за неправильную парковку – она в их семье отвечает за то, чтобы переставлять машину и не мешать уборке улиц. Вот от накоплений, и без того скромных, ничего и не остается.

Лили с Адамом уже говорили о том, что ей пора вернуться к работе. Однако все разговоры разбиваются о суровую реальность: зарплаты преподавателя на полставки (а большего ей в радиусе ста миль от Нью-Йорка не предложат) едва хватит на оплату няни. Это им хорошо известно, потому что Лили после рождения Рози недолго подрабатывала в колледже Вестчестера и как-то раз во время снежной бури вместо полутора часов возвращалась домой целых пять. И отдала десять процентов зарплаты на сверхурочные няни, да еще и мастит заработала. Потом, уже на седьмом месяце второй беременности, Лили пригласили для собеседования на постоянную работу, которую она будто бы хотела получить, – в ее «альма-матер», колледж Гринелл. Денег предлагали почти столько же, сколько Адам тогда зарабатывал, а учитывая дешевизну жизни в Айове, их доходы выросли бы раза в три. Но как только два дня беспрерывных лекций, бесед, собеседований, деловых обедов подошли к концу, Лили, чувствуя, что справилась блестяще и, несмотря на нелепые «деловые наряды будущей мамы» (почти все слишком яркие и в оборках), произвела впечатление умной, ответственной и здравомыслящей, поняла, что с преподаванием покончено. Узнав, что получила работу, она взяла сутки, чтобы принять окончательное решение, и отказалась еще до того, как сказала об этом Адаму. Тогда он залился краской и воскликнул: «Да ну! Серьезно? Поздравляю! Ты серьезно?!»

Он был очень рад, что не придется уезжать из Нью-Йорка, но переживал, потому что хотел видеть ее счастливой. «Ты уверена? – спрашивал он потом много раз. – Точно не пожалеешь?»

Матери Лили просто соврала. Сказала, что взяли другую. Рут возмутилась: «Все потому, что ты беременна! Засудить бы их».

Чтобы закончить разговор поскорее, Лили ответила: «Да, наверное».

– Мама, сиси!

«Сиси», то есть часы Лили, пищат. Ее первые электронные часы с 1984 года. Подарок от детей (на самом деле от мужа, он настоял, чтобы Рози и Джун выбрали модель, а сам взялся обучить Лили пользоваться многочисленными функциями).

Сколько они уже пищат?

И почему не пищали раньше? Ведь будильник должен был сработать полчаса назад? Она, наверное, неправильно выставила время, уже и считать разучилась… А может, вообще забыла завести, просто так совпало, что часы запищали сейчас, когда она должна подъезжать к школе. Ха!

– Ма-ам?!

Лили жмет на кнопки, и писк смолкает. Что с ней не так, почему она не способна решить простейшую проблему, которую сама же и создала? Она сама все это выбрала, никто не заставлял. Само собой, будь у нее денег побольше, а тяги к коктейлям поменьше, могла бы пойти на литературные курсы или выучиться на сценариста, попробовать записать все истории, что крутятся в голове. Зато дети здоровы, квартира в порядке (ни протечек, ни плесени), рядом парк, все сыты и не страдают ни от истощения, ни от побоев. С образованием у Лили, пожалуй, даже перебор. Она может купить все, что пожелает, может голосовать и делать аборты (на данный момент и в этом штате). Она замужем за мужчиной, который счастлив, когда счастлива она. А Лили с каждым днем яснее понимает, что большинство мужиков – полнейшее дерьмо: похищают и насилуют детей, продают маленьких девочек в рабство, подсыпают наркотики женщинам, лапают без спроса, совращают маленьких мальчиков и демонстрируют окружающим свои половые органы. Адам по сравнению с ними – просто святой. Например, если Лили и Джун на полчаса опоздают в школу к Ро и задолжают двадцать пять долларов, Лили признается мужу, а он тут же обнимет ее, поцелует и скажет, что ему хорошо, если ей хорошо. «Радуйся жизни. Нашим детям».

«Радуйся мне».

С первой женой, Вирой, у Адама не вышло. Она тоже работала в группе оказания помощи, поменьше, и при любой возможности сбегала в страны, охваченные войной. Ничем другим заниматься не желала. Не хотела детей. «Не хотела быть женой», – сказал о ней Адам как-то.

Джун выхватывает у Лили футболку и бросает в унитаз. Лили отстраненно думает, как реагировать. Дать время успокоиться? Но ведь они опаздывают! Отшлепать? Нельзя… Продолжая думать о своем, Лили замирает у зеркала. Она бросила попытки накраситься и больше не напевает. Мысли перескакивают со швейной вечеринки и других мам к женщине по имени Вира, которую Лили ни разу не видела. Вира с безупречной смуглой кожей, плоским животом и копной черных волос. Неважно, что Вира тоже стареет, а может, передумала и родила троих. Для Адама и Лили она навсегда останется такой, какой ушла от него (по версии Адама). Какой он выгнал ее (версия Виры). Тридцать один год, и без детей. Ее кожа всегда будет свежей, а тело – упругим и подтянутым. Лили злится на себя, что ревнует к Вире, к ее вечной юности и к тому, что кажется Лили свободой и уверенностью.

Почему Вира до сих пор незримо с ними? Когда у Лили и Адама все только начиналось, они часто говорили о ней. Это казалось им смелым и мудрым, такое заявление, что они ее не боятся. Бывало, Адам рассказывал, а Лили верила, например тому, что со временем Виру стало злить все, что Адам делал. Его новая работа, которую она называла «очковтирательством». Каталог одежды, который Вира выбросила в знак протеста против дистрофичных моделей, а Адам достал обратно. Даже то, что он хвалил ее редкие попытки готовить традиционные индийские блюда по рецептам, доставшимся ей от матери, которые он действительно любил! Вира же обвиняла его в пассивной агрессии и желании запереть ее на кухне. Они все чаще ругались, и как-то Вира заявила, что замуж за Адама вышла, только чтобы позлить родителей, которые мечтали выдать ее за пятиюродного братца из Ахмадабада. И тогда он велел ей уходить. Не навсегда, конечно, он только хотел сказать что-то вроде «иди проветрись». Но тем все и кончилось. Вира ушла насовсем. Адам с Лили раньше любили шутить, что Вира – это Лилит, злая первая жена. И в самом деле, смешно: имя Лили так похоже на Лилит, а Адам – совсем как библейский Адам. Выходило, что Лили – это Ева, а это им обоим казалось сексуальным.