Макияж закончен. Ви поднимает брови, потом широко улыбается – улыбка естественная? – смотрит на ногти, поправляет ожерелье. Непроизвольные маленькие детали, совершенно привычные для нее, все равно что моргать. Они – олицетворение вечной женственности. Ви сушит волосы, вынимает шпильки, брызгает лаком и слегка прижимает, чтобы прическа не была слишком пышной. Берет в руки флакончик духов, палец на распылителе, и тут входит Алекс:

– Готова?

На лбу у него блестит пот, на щеках проступила щетина. Опять боится, думает Ви. Зато как хорош собой. По-настоящему красивый мужчина, знает, как носить костюм, и брюки на нем не болтаются, а руки – сильные, на них выделяются вены. Ви крепко целует мужа, поворачивается, и он застегивает молнию у нее на спине. Оба молчат, и молчание вызывает у Ви ощущение счастья, потому что, в конце концов, в этом и суть. Ведь так? Они и дальше будут устраивать вечеринки. И заниматься сексом, пьяные и чуть безумные, но только с презервативом. Может, Алекс еще раз привяжет ее к кровати, как делал пару раз. И тогда Ви получит удовольствие даже без его ласк. Невероятно… А утром дом приведут в порядок, и они сядут завтракать в обеденном уголке на кухне и читать газеты за кофе с мармеладными тостами.

Алекс заставляет ее повернуться перед ним. Кивает, довольный. Показывает на расстегнутые пуговицы на вороте ее платья:

– Застегнись.

– Мне так больше нравится.

– Мне тоже, – отвечает он. Кладет руки ей на грудь, сжимает. – Застегнись.

Ви отворачивается к зеркалу.

– Уйди.

Муж у нее за спиной забирает пустой стакан, улыбаясь. Думает, что Ви шутит или кокетничает, и на мгновение она успевает засомневаться – может, и правда шутит. Хочется, чтобы так и было, хочется вернуться к мимолетному ощущению счастья. Какая мелочь – пуговицы. Сказать бы это вслух и добавить, что так лучше видно ожерелье – его подарок. Но Ви встречает взгляд Алекса и понимает, что он серьезен. Он хочет, чтобы она выглядела невинно. Хочет растлевать ее снова и снова, и чтобы каждый раз был как впервые.

– Спускайся через пять минут, – говорит он. – И застегнись.

Ви застегивает пуговицы. От бурбона жжет в животе. Она смотрится в зеркало, чувствуя себя кусочком льда в шейкере. «Идеально выглядишь», – сказала бы ее мать. Ви и сама это видит, она миловидна и прекрасно одета, тем не менее это не помогает справиться с гневом, и вот Ви уже судорожно роется в ящике для белья, охваченная абсурдным страхом: а вдруг украли?

Ногти царапают деревянное дно, и наконец находка у нее в руках. Дорожный швейный наборчик. «Такой должен быть у каждой девушки», – сказала бабушка, вложив коробочку ей в руки шестнадцать лет назад. С тех пор Ви всегда брала его с собой, в колледж и в каждую поездку, но ни разу не открыла. На секунду она замирает в сомнениях, глядя на нетронутое содержимое под прозрачной крышкой (три белые картонные катушки, на каждую аккуратно намотаны нитки шести разных цветов). Срывает крышку. Отбрасывает в сторону нитки, вынимает картонку и выуживает снизу маленький пакетик с иголками, нитковдеватель («для лентяек», – мамины слова) и маленькие ножнички. Она ищет еще кое-что, для срезания ниток, как же он называется? Вспарыватель? Увы, в коробочке больше ничего нет, и Ви, схватив ножницы, снова бросается к зеркалу.

Расстегивает ворот и одну за другой срезает пуговицы – очень быстро. Торчащие нитки вытаскивает. Потом смывает пуговицы в унитаз и спускается вниз, встречать гостей вместе с мужем.

Сложно представить, на что готовы пойти прекрасные девы, чтобы предстать перед царем в достойном виде. Не просто часами натираются благовониями, скоблят лезвиями пятки, чтобы сделать их нежными, и целыми днями постигают искусство создания высоких, как башни, причесок. Они посвящают этим занятиям месяцы – втирают, полируют, умащивают и покрывают ароматными маслами каждый миллиметр тела. Никто не знает, когда именно царь изволит взглянуть на них. Отскобленную до красноты пятку снова придется скоблить через пару недель. Одна гречанка сравнивает их труд с сизифовым, и ее слова отражают общий настрой. Исчезло былое воодушевление от того, что их осталось всего сорок из многих сотен, атмосфера покоев, где их держат, теперь давит. Просачиваются слухи о других роскошных ночных покоях, где учат танцам и игре на арфе, и еще роскошнее – покои царских жен, с террасами для прогулок и множеством слуг. Говорят, есть и покои, которые летом переезжают на колесницах вместе с царским двором на север. Но девушек держат в самых низших покоях, наполовину скрытых под землей; единственное их занятие – приготовления.

Эсфирь ногтем большого пальца делает отметки на стене возле кровати, отсчитывая, сколько дней они здесь. Утром было шестьдесят три, а когда она вернулась после маникюра, где ее отругали за искореженный ноготь, обнаружила, что отметки стерты. Глотая слезы, она поворачивается к остальным.

– Кто это сделал? – спрашивает она у девушек, которые стоят рядом. Они молча разворачиваются и уходят. Эсфирь недолюбливают. Она не усердствует в наведении марафета, отказывается от масел и благовоний и не пытается привести в порядок волосы, хоть они и отрастают быстрее, чем ей хочется. А ножниц не допросишься ни у евнухов, ни у Моны – смотрительницы ночных покоев. Вначале Эсфирь каждый день умоляла дать ей ножницы, и одна из девушек без спроса улеглась на ее кровать со словами: «Можешь не стараться, не дадут. Боятся, как бы мы себя не поранили». Эсфири понравилась эта искренность, и девушки подружились. Единственная подруга Эсфири – вавилонянка по имени Лара, страдающая от избытка волос на теле, который заметили только после того, как ее оставили в числе сорока финалисток. Волосы покрывают ее тело, будто шерсть, двумя полосами, от затылка к ягодицам и от пупка к лобку. Эсфири эти полоски кажутся красивыми, она знает, что в общине Ларе бы позавидовали. Здесь же всё сбривают. От ежедневного бритья у Лары на коже раздражение, но ее бреют снова и снова.

И Лара, и Эсфирь говорят на фарси, а еще у них есть общая цель: не стать царицей и вернуться домой. Так они решили в самом начале, когда остальные девушки были восторге от того, что попали в число избранных, а покои казались раем. Все они из бедных кочевых племен. В богатых семьях смекнули, что властитель, разделавшись с царицей из благородных, будет выбирать себе следующую из другого теста. Ту, которой привычны тяготы и которая не станет задавать лишних вопросов. Никто не желал своей дочери судьбы Вашти. Настал черед девиц из нищих и бедствующих семей, сирот, дочерей шлюх, рабов и бунтовщиков, девочек, едва не проданных в рабство собственными отцами.

В первые пару недель Эсфирь и Лара нехотя признали, что в покоях и вправду живется проще. Вдоволь еды и вина. Матрасы толщиной с четыре лежанки каждый. Не нужно работать: таскать тяжести, готовить, стирать, возиться в огороде. Ходи себе на примерки, делай прически и притирания, примеряй украшения. Только готовься. Живи дальше.

Однако вынужденное безделье становилось невыносимым даже для тех, кто больше всех радовался, попав в число избранных. Все поняли, что находятся в рабстве, и свободной станет только одна из них. Девушки часто ссорятся, бранятся, как вороны, что не могут поделить добычу. Запасают прутья, ленты, мех и птичьи перья для высоких причесок – все, что им тайком приносят евнухи в обмен на кое-какие услуги. Ясно и то, что они уже работают в ночных покоях, хоть пока и не зарабатывают древнейшей профессией. Обманывают, воруют и делают друг другу гадости. Но в то же время заплетают друг дружке косы и по очереди разыгрывают спектакли театра теней о царе и царице Вашти, смешат друг друга. Приходится, иначе сойдешь с ума. К этому они тоже привыкли.