Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нахлебавшись воды и держась рукой за рассечённое чело, я сидела в ручье и, стоная от боли, проклинала свою беспечность. Нянь оказался тут как тут. «Ну конечно! Когда я упала, верёвка сильно дёрнулась, и он помчался ко мне», – сообразила я, закрывая ссадину ладонью. Мой смотритель что-то взволнованно выговаривал, осматривая рану и помогая подняться. Вот в этот момент я и увидела его тайну.
Парень был без рубашки, штаны толком завязать не успел и они висели у него на бёдрах: от середины живота страшными рубцами уходил вниз след от большого ожога, а когда он, наклонившись, вытаскивал меня из ручья, то мне совсем поплохело. То, что я увидела ещё ниже, в том месте, которым мальчики отличаются от девочек, повергло в шок. Там, конечно, что-то ещё болталось, но выглядело ужасно. Бедный парень! Кто ж его так покалечил?! Вся жизнь впереди, а как жить, зная, что ни семьи, ни детей, ни даже девушки не будет рядом?!
Я заплакала, но не из-за разбитого лба, а из-за него, моего Няня, такого милого и заботливого, такого молодого и несчастного, который так мучился и страдал; наверно он тоже был на грани жизни и смерти. Теперь понятно, почему я не видела его даже полураздетым, хотя был он такой же загорелый, как и остальные четверо. Юноша не хотел, чтобы я видела его боль. Вот почему Атаман спокойно оставлял меня на его попечение, зная, что он мне, как мужчина, ничем не угрожает. Вот почему Нянь так умело за мной ухаживал, он всё испытал на собственной шкуре. Мои увечья по сравнению с его – царапины!
Мы сидели на траве. Парень обнимал меня за плечи, а я, прижавшись к его мокрому боку, ещё хлюпала носом. Начало смеркаться, и он протянул руку, помогая встать. Стоя напротив и завязывая шнурки на штанах, Нянь отводил глаза. Я понимала почему. Повинуясь какому-то порыву, я подошла, взяла в руки его лицо, заглянула в такие красивые голубые глаза и… поцеловала.
Сначала он резко напрягся, но через секунду губы открылись и он… ответил. Целовались мы несколько минут, как минимум. Парень нежно обнимал меня, не сжимая слишком сильно, наверно, чтобы не сделать больно. Вскоре он отстранился и посмотрел такими влажными и грустными глазами, что опять навернулись слёзы. Приложив палец к моим губам и глядя в упор, он отрицательно покачал головой. Я всё поняла, он не хотел, чтобы я его жалела.
Лёжа ночью на своей соломе, я никак не могла уснуть. События дня табуном сайгаков носились в голове. Странная, удивительно красивая раковина, неизвестные растения и насекомые, нежные поцелуи и чудовищные шрамы моего спасителя, то, как он смотрел на меня, – всё это скакало и прыгало в сознании. Я думала обо всём одновременно и никак не могла успокоиться.
Нянь спал или делал вид, что спит, на одном из матрасов в дальнем углу. Мне очень хотелось выйти и остудить разгорячённую голову на свежем ночном воздухе, но это было невозможно, так как по возвращении, он поменял верёвки и посадил меня на короткий поводок, длины которого до двери не хватало.
Кстати, я узнала, что верёвку можно развязать только очень необычным способом. Когда мы вернулись в хижину, мой лекарь снял с крюка на стене такую же, но более короткую, туго завязал одним концом поверх первой на моей ноге, а другой привязал к одному из столбов, подпирающих крышу. Потом сходил наружу и принёс флягу, обтянутую тёмной кожей. Откупорив пробку, он аккуратно полил на узел длинной верёвки. Через несколько секунд от узла пошёл лёгкий зеленоватый дымок и иллюзия перед глазами, из-за которой я не могла понять и разглядеть, как она завязана, исчезла. Я во все глаза наблюдала за этими манипуляциями. «Что же это за чудо такое?!» – восхищённо думала я. Вокруг загадок только прибавлялось. Тем же способом Нянь развязался сам и бросил это «чудо» ближе к огню, возможно, просушить. Потом мы поели и на этом приключения дня закончились.
Глава 5
Утром меня снова ждал сюрприз. Случилось то, что должно было произойти рано или поздно, но из-за всех происшествий, свалившихся на мою голову, а также нерегулярного цикла, я абсолютно про это забыла. У меня пошли месячные.
Ни про какие средства личной гигиены не могло быть и речи. У меня не было ничего, да и не могло быть в этом «каменном веке». Из одежды тоже ничего не имелось, кроме грубой рубашки и штанов на завязках: ни белья, ни джинсов, ни футболки, ни куртки – ничего из тех вещей, в которых я попала в аварию.
Я лежала ничком на соломе в тихой панике, не представляя, как выйти из этого щекотливого положения. Как же хорошо, что, кроме нас с Нянем, больше никого нет. Я думала о том, что надо как-то сказать, как-то дать понять ему, что мне нужны какие-нибудь тряпки. Стыдно-то как! А неудобно… Что же делать?
Начав глубоко дышать, я пыталась совладать со своим стыдом и страхом. С другой стороны – чего стесняться-то? Голой меня, скорее всего, все видели, а Нянь тем более. Он все раны на мне обрабатывал и зашивал, значит, он-то видел меня всю, во всех подробностях. Так что надо перестать стесняться и попытаться объяснить ему ситуацию.
Сторож мой, видно, заметил отражение усиленной мыслительной деятельности на моём лице. Он отложил свои травки, которые перебирал, и подошёл ближе. Я сделала испуганные глаза и начала развязывать шнурки на штанах, предварительно задрав рубаху. Глаза парня широко открылись. Когда я запустила руку внутрь, его брови поползли вверх, а когда внизу в определённом месте начала шевелить пальцами, он отшатнулся, замахал на меня руками и на повышенных тонах начал что-то выговаривать.
Меня разобрал смех. Милый мальчик решил, что я хочу его соблазнить, зная о его беде. Я расхохоталась! Стыд как рукой сняло! Быстро вскочив с лежанки, я крепко схватила его за руку, чтобы не удрал, и сунула окровавленную руку ему прямо под нос. На бедного юношу напал ступор. Он стоял и хлопал глазами, как пучеглазая сова. Я опять начала повторять свои прошлые движения, только быстрее, попутно показывая жестами, что мне надо что-то