Симона помахала ему в ответ. Странный мальчик. Всегда один. Казалось, он вовсе не нуждался в друзьях или не умел их заводить. Всегда погружен в свои мысли и тетради, и одному Богу известно, о чем он думал. Допивая кофе, Симона провожала взглядом дочь с Ханной — девочки бодро шагали к городу. Ханна продолжала болтать без устали. Каждому свое.

Приобщение семейства Совель к тайнам и тонкостям жизни маленького прибрежного городка заняло большую часть июля — первого месяца, который они провели в Голубой лагуне. Замешательство и культурный шок длились около недели. На этом начальном этапе члены семейства обнаружили, что, за исключением метрической системы, жизненный уклад городка — обычаи, нормы и прочие бытовые особенности — не имел ничего общего с парижским. Прежде всего возникала тема отношений со временем. Без особого риска ошибиться можно было утверждать, что на тысячу парижан приходилось не менее тысячи штук часов, тиранов, управлявших жизнью с армейской дотошностью. В Голубой лагуне режим дня зависел от солнца, иного варианта не существовало. Как не существовало автомобилей, кроме машин доктора Жиро, жандармерии и Лазаруса. Не существовало… Список контрастов не имел конца. Но основное различие коренилось не в количественных показателях, а в сложившихся устоях.

Париж являлся обителью незнакомцев, городом, где люди жили годами, так и не узнав имени соседа по лестничной площадке. В Голубой лагуне, напротив, стоило чихнуть или поцарапать кончик носа, как событие получало широкое освещение в массах и отклики общественности. Это было место, где любая хворь становится новостью и где новости оказывались намного заразнее хвори. Местная газета не выпускалась, да и необходимости в ней никто не испытывал.

Просветительская миссия легла на плечи Ханны. И она поведала столичным приезжим о заведенных в общине порядках, ее истории и чудесах. Головокружительная скорость, с какой девушка выстреливала слова, позволила впихнуть в короткий курс лекций достаточно информации и красочных сплетен, чтобы написать по памяти и наизусть толстую энциклопедию. Так новички узнали, что Лорен Саван, приходской священник, выступал организатором чемпионатов ныряльщиков и состязаний по бегу на марафонскую дистанцию. Священник не только частенько рассуждал в проповедях о вреде лени и недостатке физических упражнений, но и проехал на велосипеде больше миль, чем проплыл по морю Марко Поло. Также Совель узнали, что городской совет собирался по вторникам и четвергам в час дня, дабы обсудить неотложные дела. Во время заседаний Эрнест Дижон, потенциально вечный мэр, чей возраст приближался к мафусаилову, развлекался, игриво пощипывая подушки своего кресла. Старик не сомневался, что посягает на мощные бедра Антуанетты Фабре, казначея мэрии и злющей старой девы.

Ханна выдавала до полудюжины историй подобного калибра в минуту. Осведомленности девушки немало способствовало то обстоятельство, что Элизабет, ее мать, работала в булочной, которая в Голубой лагуне выполняла функции информационного агентства, службы шпионажа и консультативного кабинета для влюбленных.

Семейство Совель быстро уразумело, что экономика городка тяготела к весьма оригинальной разновидности парижского капитализма. Ясное дело, пекарня продавала батоны хлеба, однако в подсобном помещении уже начиналась информационная зона. Сапожник месье Сафон чинил ремни, молнии и подметки, но его любимым занятием и крючком для клиентов служило его второе призвание астролога и составление гороскопов…

Описанная выше схема повторялась снова и снова. На первый взгляд жизнь городка казалась спокойной и простой. В то же время узелков и хитросплетений в ней было ничуть не меньше, чем в валансьенских кружевах. Фокус состоял в том, чтобы проникнуться своеобразным ритмом бытия поселения и внимательно прислушиваться к мнению его коренных обитателей. Под их чутким руководством все новички должны были пройти положенные церемониалы посвящения, прежде чем получить статус полноправных граждан Голубой лагуны.

Поэтому Симона, появляясь в городке, чтобы забрать почту и посылки для Лазаруса, взяла за правило заходить в пекарню и узнавать обо всех событиях — прошлых, нынешних и грядущих. Дамы Голубой лагуны приняли ее благосклонно и немедленно засыпали вопросами о загадочном патроне, хозяине Кравенмора. Лазарус вел уединенную жизнь, и его редко видели в Голубой лагуне. Помимо стремления к отшельничеству, что настораживало, он каждую неделю получал по почте кипы книг. В результате Лазарус стал объектом пристального внимания сограждан, давая пищу для невероятных домыслов.

— Только подумайте, дорогая Симона, — доверительно сказала как-то раз Паскаль Лелуш, супруга аптекаря, — мужчина один… ну, почти один… в большом доме, со всеми этими книгами…

Симона не позволяла себе попадаться на столь простые уловки и обычно кивала с улыбкой, сталкиваясь с проявлениями чрезмерного любопытства. Как однажды сказал ее покойный муж, не стоит терять время, пытаясь изменить мир; достаточно позаботиться, чтобы мир не смог изменить нас самих.

Мадам Совель научилась с уважением относиться к экстравагантным требованиям Лазаруса. Касались они главным образом его корреспонденции. Личную почту надлежало распечатывать на следующий день после доставки и тотчас составлять ответ. Деловые и официальные письма следовало вскрывать сразу по получении, но отвечать на них полагалось через неделю, не раньше. И наконец, конверты, присланные из Берлина и подписанные каким-то Даниэлем Хоффманом, она должна была вручать патрону лично и ни в коем случае не открывать сама. Очевидно, их содержание оставалось за пределами ее компетенции, решила Симона. Ей понравилось жить в этом глухом местечке. Она радовалась, что дети вырастут вдали от Парижа, поскольку находила здешнюю атмосферу здоровой и благотворной. И ей было глубоко наплевать, когда распечатывать письма.

Дориан тоже сделал важное для себя открытие: оказалось, что его нешуточное увлечение картографией оставляло достаточно времени, чтобы водить дружбу с местными мальчиками. Никого вроде бы не интересовало, давно его семья переселилась в город или недавно и хороший он пловец или нет. Кстати, вначале он плавал неважно, но новые приятели не поленились научить его держаться на плаву. От них же Дориан узнал, что игра в петанк[1]являлась занятием для личностей пенсионного возраста, а бегать за девчонками было уделом самоуверенных пятнадцатилетних пацанов, сжигаемых гормональной лихорадкой, которая плохо влияла на кожу и здравый смысл. В его же возрасте мальчикам полагалось кататься на велосипедах, фантазировать и присматриваться к миру в надежде, что мир начнет отвечать взаимностью. Воскресные вечера всецело посвящались кино. И там Дориан встретил новую тайную любовь, на фоне которой картография блекла, как наука об истлевших пергаминах: Грета Гарбо. Божественное создание. Одно упоминание о ней за столом лишало Дориана аппетита, хотя, если разобраться, актриса ведь была не первой молодости — подумать только, целых тридцать лет!

Пока Дориан терзался сомнениями, не служит ли его преклонение перед женщиной, достигшей порога старости, признаком извращения, Ирен отражала натиск Ханны, атаковавшей ее с фронта. На повестке дня остро стояло обсуждение списка кавалеров (без всяких обязательств) и выбор подходящей компании. Ханна считала, что поскольку Ирен прожила в городе больше пятнадцати дней, она была обязана срочно с кем-нибудь завести интрижку или пофлиртовать, иначе парни сочтут ее странной и недотрогой. Впрочем, сама же Ханна первая признавала очевидное: если по части бицепсов претенденты соответствовали самым высоким стандартам, то при распределении мозгов паек, полученный ими от небесной канцелярии, был скуден и имел сугубо практическое назначение. Впрочем, охотников приударить за Ирен хватало, что вызывало здоровую зависть подруги.