Оставался один Илья, который до сих пор не был женат, а в его мастерской редко можно было дважды встретить одну и ту же девушку. Набравшись храбрости, которая всегда требовалась Изольде для общения с этим человеком, она позвонила ему и договорилась о встрече. Он пришел к ней домой без опоздания, но она понимала, что это свидетельствует лишь о его необычной для художника пунктуальности, которой Илья отличался всегда и требовал от других, она держала это в голове, когда вспоминала про него.

Его поцелуй в щеку показался ей более чем братским.

— Ты разучился целоваться? — спросила Изольда игриво и тут же заметила, как он поморщился.

«Как хорош до сих пор, сукин сын! Его и годы не берут». — Она оглядела будущего мужа с ненавистью.

— Ты позвала меня, чтобы поцеловаться? — холодно поинтересовался Илья и, вытянув длинные ноги, расположился в том кресле, которое в первый раз заменило им любовное ложе.

— Помнишь? — ласково улыбнулась Изольда, похлопав по мягкому, как валик, подлокотнику. И задержала улыбку на лице, вспомнив, что это молодит ее.

Илья посмотрел на нее с непониманием:

— Что именно? А, это… Тобой овладели сентиментальные воспоминания? С чего бы вдруг? Ты никогда не отличалась чувствительностью. Только чувственностью.

— Согласись, это тоже неплохо!

— На каком-то этапе, — кивнул он. — Мы давно миновали его.

У нее тревожно заныло сердце: «Он что, пытается ускользнуть? И он тоже? У него кто-то есть?»

— Разве?

— А ты не заметила? Впрочем, надо признать: ты никогда не отличалась чуткостью.

Тогда Изольда решила действовать напрямик, пока Илья окончательно не вывел ее из себя. Присев перед ним, она ласково проворковала:

— Слушай, мой дорогой, а почему бы нам с тобой не пожениться?

У него изумленно подлетели брови:

— Пожениться? Вот еще новость!

— Разве тебе никогда не приходило в голову, как хорошо быть семейным человеком? Всегда чувствовать рядом чье-то плечо.

Он так и затрясся от смеха:

— В твоих устах, моя милая, эти слова звучат, как проповедь братской любви, которую читает каннибал.

— Ты все время сравниваешь меня с какими-то уродами! — раздраженно воскликнула Изольда. — По-моему, я этого не заслужила.

Выпрямившись, она прошлась по комнате, стараясь не смотреть, как Илья покатывается со смеху. Он оскорблял ее так откровенно, что Изольда даже не знала, как себя вести.

— Заслужила, заслужила, — простонал он. — Ты ведь и есть урод, если на то пошло.

Она замерла:

— Ты считаешь меня уродливой?

Илья вытер пальцем глаза:

— Ну, не в физическом смысле… Хотя, если смотреть правде в глаза, ты давно уже не так хороша, как в тридцать лет. Правда, ты богата, но я ведь тоже не беден. Мои картины теперь продаются в галереях всего мира, и тебе это известно. Чем же ты собиралась заманить меня под венец?

— Я не заманиваю тебя!

— Нет? А как же это называется? Спохватилась стрекоза… Поздно, милая. Может, и был момент, когда мне действительно хотелось видеть твое лицо каждый день, каждую минуту, но это пустое желание давно прошло.

Лицо. В нем все дело. Илья только подтвердил то, о чем Изольда уже давно догадывалась сама. Только дикий страх перед неудачной операцией мешал ей обратиться в клинику. Оксану Пушкину врачи изуродовали… А ведь она — известная личность, они знали, что в случае неудачи тележурналистка может ославить их на всю страну. Значит, просто ничего не смогли сделать. Вдруг и в ее случае все сложится не так блестяще, как она мечтает?

Изольда обхватила колени, уткнулась в них лицом, с которым завтра предстояло расстаться. Если бы Илья не посмеялся над ней, она не решилась бы и сейчас. И вообще надо было ехать во Францию, там вон женщине, покусанной собакой, новое лицо пересадили от донора в коме. На днях показали эту несчастную Изабель, пока ужас, конечно, говорит еле-еле и рот не закрывается, но хирурги настроены оптимистично: все приживется, все будет как раньше. Изольде бы такую уверенность…

А пока только полный страхов коридор. Наверное, уже никто так поздно не выйдет, здесь в основном палаты люкс с ванной и уборной внутри. Куда еще понесет ночью? Геля от своих страхов пыталась бежать, а натолкнулась на чужие. Изольда ей не помощница, и утешать тоже не собирается, ведь после операции они вполне могут стать соперницами. Две красивые, молодые женщины… Если, конечно, все пройдет успешно…

* * *

— Ну как, мы готовы?

Геля судорожно кивнула. Ее лицо уже было размечено зеленым маркером, зеркал она старалась избегать. Едва заметно улыбнувшись в ответ, доктор, как маленькую, погладил ее по голове.

— Ничего не бойся, девочка. Мы справимся. Пойдем.

— В операционную? — спросила она и услышала, как дрогнул ее голос.

— На бал — позднее, — подтвердил Медведев. — Но на бал ты попадешь обязательно.

Невольно взглянув на свои тапочки, Геля подумала, что на роль Золушки она со своим тридцать шестым размером при росте сто семьдесят три подошла бы в самый раз. Неужели в жизни все-таки случаются сказки? Как поверить в это после всего, что с ней уже было? Золушка была счастливицей, она ни в кого не влюблялась, пока красавицей не явилась к принцу на бал…

«Не думать! — едва не выкрикнула она. — Я же запретила себе… Я иду за новым лицом, за новой судьбой, — вот о чем надо помнить».

Что именно ей предстоит, Геля уже знала в подробностях: ринопластика, то есть коррекция носа, лазерная шлифовка кожи, после которой угри не вернутся. Брови Анатолий Михайлович решил немного приподнять, а губы с помощью уколов сделать более пухлыми. Сможет ли она шевелить этими силиконовыми губами?

Медведев усмехнулся:

— Еще как сможешь. Тем более мы вживляем не силикон, а твой же собственный жирок, из другого места взятый.

Геля удивилась, но не выдала этого: «А где у меня то место, откуда стоит жир откачать? Мне бы нарастить не помешало… Впрочем, на губы немного надо».

Пряча усмешку, Анатолий Михайлович продолжал:

— Полмира уже с такими губами ходит. Только, ради Бога, не проси сделать из тебя Анжелину Джоли, это уже будет перебором.

— Нет-нет, — торопливо заверила Геля. — Такие огромные не надо!

Он, не выдержав, рассмеялся:

— Я тоже думаю, что это не так уж здорово — жить с такими губами. Человека за ними трудно разглядеть.

«Но за моим носом и прыщами еще труднее». — Произнести это вслух она не смогла, но хирург все равно услышал.

— Ничего, ничего, — опять повторил он. — Скоро ты станешь совсем другой. И мы еще станцуем с тобой полонез.