том, что Макс к концу второго дня допросов уже и сам не был уверен, видел ли он "рыбьи глаза" наяву. Хмурая троица судей мрачно взирала с недосягаемой высоты, тяжестью своих взглядов и молотом падающих вопросов, разбивая логику и стройность показаний обвиняемого.

И вот теперь, «без вести пропавший во время учений» Макс сидел в камере без окон, в полном оцепенении и ждал, как всегда, в стрессовой ситуации зарывшись в себя.

— Дурной ты, Макс, — Илона обняла его и чмокнула в щеку. Ее аромат всегда пьянил его больше, чем алкоголь. — Вернешься через 2 года настоящим мужчиной. Конечно, никакой гарантии нет, — она закатила глаза, — что я тебя дождусь…

Он шлепнул ее и оба засмеялись.

— Кретов Максим Георгиевич, вы признаны виновным в совершении убийства Поплавского Петра Сергеевича. По решению военного трибунала вы приговорены к смертной казни. Приговор привести в исполнение.

Голос майора был похож на звук, исходящий из старого динамика: такой же механический и безжизненный. Красный сумрак камеры проглотил его слова, как старый ботинок проглатывается мутной болотной жижей.

Смысл слов не доходил и ускользал серебристой рыбешкой сквозь мокрые пальцы. Ничто уже не могло нарушить оцепенения, сковавшего разум и чувства.

“Я обещал вернуться, прости, солнышко, что не сумел”.

Холод пистолетного ствола прогнал последние остатки страха, упершись в затылок Макса.

Кто бы мог подумать, что самая прекрасная вещь на свете, это смеяться вместе с любимым человеком.

За секунду до выстрела Кретов улыбнулся, вспоминая надпись на убившей его капсуле и тихо произнес со слегка безумной улыбкой:

— Лэйла… лэйла-стероид.

Грохот заполнил небольшое помещение. Красный свет погас. Тихие почти неслышные шаги раздались сразу же вслед за этим. Палач по бычьи склонил голову и попятился, вытирая маленькую каплю крови, попавшую на лицо.

— Мертвых надо хоронить, — глухо пробормотал он, глядя в наступивший мрак. — Хотел бы я знать, зачем он вам пона…

— Нет ничего легче, приятель — сказала темнота, закрывая продырявленный затылок полой плаща, поблескивавшего странноватым светом, как показалось палачу. — Поменяйся с ним местами и все узнаешь.

Скрежещущим смехом зашлась дверь камеры. Вспыхнули яркие люминесцентные лампы, ослепив на мгновение приземистого полноватого мужчину с пистолетом в руке, стоящего в одиночестве на голом скользком полу.

4

Из бесед на заседании клуба "КИВИ".

Нет ничего плохого в том, чтобы увлекаться мистикой. Нет ничего хорошего в том, чтобы увлекаться мистикой. Выбор фразы за вами. И хуже всего нам становится именно тогда, когда приходится-таки выбирать. Ну, например, болезнь. Тяжелая. Вот вам и выбор. Продолжать лечиться у врача или пойти к экстрассенсу, колдуну, деревенской бабульке, наконец. Вас удивляет, что трех последних я поместил в одну категорию? А вы знаете, что согласно книге Еноха, не вошедшей в канонический Ветхий завет, именно дьявол и его бесы научили людей распознавать травы и варить из них зелья? Так что, принимая из рук бабушки какой-нибудь отвар, отдавайте себе отчет, чьими знаниями пользуетесь. Илона

Почти не изуродованный прогрессом пейзаж медленно плыл за покрытым грязными разводами окном. Временами Илоне казалось, что сидит она не в вагоне-ресторане скорого поезда Москва — Варшава, а в зале дешевого кинотеатра и смотрит не менее дешевый фильм о красотах родного края. Девушка поднесла бокал к губам и смочила их темно-красным “Мартини”. В последнее время Илона стала замечать, что алкоголь уже не оказывает прежнего расслабляющего и веселящего эффекта на самочувствие.

Вот так, наверное, и становятся алкоголиками. Начинается ностальгия по хмельному туману в голове. Настолько сильная, что рука сама тянется к более крепким напиткам, а отражение в зеркале жалобно блеет о том, что от одного стаканчика ничего не будет. И так всю жизнь. Причем весьма гнусную и короткую… Или длинную, что еще хуже.

Илона тряхнула густой золотистой шевелюрой. Обычно она не пускалась в такие душеспасительные рассуждения. Для своего восемнадцатилетнего возраста она уже достаточно хорошо умела бороться с меланхолией, просто направляя ход мыслей в другую сторону. Но теперь…

Мне страшно. Это надо признать. Как только я получила письмо с приглашением на конгресс, вся тщательно налаженная структура внешнего и внутреннего поведения перекосилась как старый клен. Теперь я совсем другая.

— Госпожа Ленс?

Тихий голос с ярким польским акцентом вылился откуда-то сверху. Илона сильно вздрогнула и на секунду закрыла глаза.

Стул, стоявший напротив сильно скрипнул, когда довольно упитанный, судя по жалобному стону сидения, господин опустился на дерматиновую поверхность с жидкой поролоновой набивкой. Первый взгляд, брошенный Илоной слегка исподлобья, уловил пышные черные усы с пробивающейся сединой, узкий римский нос и огромные очки с сильными линзами в роговой оправе.

— Полонски, — слегка наклонив лысую голову произнес поляк. — Ваш куратор на предстоящем конгрессе.

Илона слегка улыбнулась, внутренне чрезвычайно обрадовавшись появившемуся поводу отбросить невеселые мысли.

— Рада познакомиться. Меня предупредили, что вы встретитесь со мной здесь, но признаться, я не совсем понимаю, что входит в функции куратора.

В этом и крылся секрет крайне малого количества людей, которых Илона могла назвать друзьями. Едва только ей приходила в голову какая-нибудь мысль относительно очередного собеседника, она тут же выкладывала ее, заботясь лишь о некотором смягчении очень уж неприятных соображений. За это друзья называли ее искренней и непосредственной, а все прочие грубой и несдержанной. Вот и сейчас, решив выяснить, зачем ей собственно нужен этот господин, Илона немедленно его об этом спросила.

Куратор ничем не показал, понравилась ли ему эта манера сразу же брать быка за рога.

— Вы позволите? — поляк вытащил из кармана пиджака массивный золотой портсигар. Получив разрешение, он вытянул короткую узкую сигару. Неяркое осеннее солнце сверкнуло, отразившись от шлифованной поверхности миниатюрной зажигалки. — Люблю сигары. Но мой врач просто встал на дыбы в прошлом году. Приходится курить теперь вот эти лилипуты.

Полонски глубоко