Теперь-то она не сомневалась: он не был готов к тому, чтобы в тот поддень их отношения зашли так далеко. Ему нужны были лучшие декорации и определенная аудитория для следующего этапа мерзкого плана.

А тогда он осторожно, как будто она была такой хрупкой, что могла рассыпаться в его руках, отодвинул ее от себя. И так было каждый раз в течение следующих двух недель, пока наконец Уитни до боли не захотела, чтобы он овладел ею.

Со всей невинностью своих шестнадцати лет она думала, что любит его и что он тоже ее любит. Возможно, именно эта уверенность сделала тот последний день особенно унизительным и болезненным.

День начался плохо. Разнеслась весть, что ее отец, который все еще был в отъезде, приезжает домой следующим вечером. На этот раз он останется на месяц, и это означало, что Уитни снова будет под неусыпным оком.

Такая перспектива наполняла ее отчаяньем, и она старалась не думать о том, что ждет ее впереди. Они были с Энди в конюшне, когда солнце уже клонилось к морю. Уитни лежала в его объятиях на ложе из сладко пахнущего сена, почти потеряв голову от ощущения его твердой возбужденной плоти. Он хотел ее – и даже одежда, разделяющая их, не могла скрыть этого.

Он целовал ее снова и снова, пока наконец она не стала извиваться от желания, слепая ко всему, кроме настоятельной потребности своего тела.

Уитни молчала, но оно красноречиво говорило за нее. И Энди, пробормотав что-то, прижал ее к себе так сильно, что она едва дышала, а потом сказал, что больше так не может. Он сказал, что пришло время и он должен овладеть ею…

Уитни подошла к окну и посмотрела в него невидящим взглядом. Уже настала ночь, а она забыла, как быстро темнота окружает тебя на островах.

Той ночью темнота тоже окружала их, накрыв черным бархатом.

Ее руки обвились вокруг шеи Энди.

– Тогда возьми меня, – прошептала она.

Он нежно сжал ее запястья и опустил ее руки.

– Не здесь, – сказал он хрипло. – Не на конюшне. – И ни в одном из тех мест, где они были наедине: ни в Кахуне Джордж, ни в Хайна-Бич, где он впервые коснулся ее груди и заставил ее вскрикнуть от страсти.

Он сказал, что придет в ее комнату ночью и займется с ней любовью как полагается: на чистых простынях, на мягкой постели, и они проведут всю ночь в объятиях друг друга.

Сердце Уитни забилось от волнения. Сначала ей показалось, что риск слишком велик, но постепенно она успокоилась. Что может случиться, в самом деле? Ее отца не будет до завтрашнего дня. Что же касается Эммы, то она скажет, что у нее разболелась голова, и рано ляжет спать.

Наступит завтра, и кто знает, сколько им придется ждать, пока, они снова не смогут быть вместе?

– Оставь дверь в свою lanai незапертой, – прошептал Энди, – и я приду к тебе.

В темноте Уитни, дрожа, ждала звука шагов на балконе. Когда он наконец появился, она была уже в совершеннейшей панике. От него, от себя – от того, что они собирались сделать.

– Я передумала, – воскликнула она вместо приветствия, и Энди – умный, сообразительный Энди – улыбнулся и ответил, что все в порядке: он тоже еще раз все обдумал.

– Просто разреши мне обнять тебя, – прошептал он и наклонился к ее лицу. Но после того, как он начал целовать и ласкать ее, страхи вскоре улетучились, и она просто потеряла голову от охватившей их страсти.

Уитни отошла от окна и прижала пальцы к губам. Тогда она не услышала ни шагов отца по ступеням, ни его стука в дверь. Она не услышала, как открылась дверь, – она ничего не осознавала, кроме объятий Энди и его поцелуев, когда яркий свет залил комнату.

– Уитни! – заорал ее отец. Наступила оглушительная тишина, и Дж. Т. ткнул пальцем в дверь. – Иди в мою комнату и жди меня там!

Сколько раз в течение всех этих лет она думала, что произошло бы, если бы она не подчинилась? Что бы сделал Энди, если бы она настояла на том, чтобы остаться с ним и встретить лицом к лицу ярость ее отца?

Ах, не важно. Она ведь подчинилась; ей было всего шестнадцать лет, и она была примерной дочерью всю свою жизнь. Иногда потом ей казалось, что Энди звал ее, хотя она была почти уверена, что этого не могло быть. Просто ее мозг сыграл с ней очередную шутку; еще одна жестокость, в придачу ко всему остальному.

А в ту ночь она ждала, дрожа, больше часа, и когда ее отец появился, его лицо было темным и холодным от презрения.

– Как ты могла? – процедил он холодно. – Моя дочь – с таким мальчишкой!

– Ты не понимаешь. Энди любит меня…

Она отшатнулась, когда отец со всего размаха залепил ей пощечину.

– Ты – маленькая сентиментальная дура. Он использовал тебя. А теперь сбежал.

– Ты отослал его? – Уитни попыталась проскользнуть мимо него, но отец схватил ее за плечи и тряхнул.

– Послушай меня, – рычал он. – Он использовал тебя с самого начала.

Она замотала головой и в отчаянии зажата уши руками.

– Ты лжешь.

Но отец продолжал обвинять, его голос звучал холодно и уверенно, пока наконец вся злосчастная история не предстала перед ними чем-то постыдным и омерзительным.

Энди был умен и предусмотрителен. Он видел, как наивна и невинна была она, и в соответствии с этим построил свой план. Он решил соблазнить ее, но откладывал это до тех пор, пока не нашел подходящее время и место, чтобы их непременно застал сам Дж. Т.

Она отказывалась верить.

– Это ложь! – кричала она. – Он даже не знал, что ты приезжаешь сегодня ночью.

Но Дж. Т. был неумолим. Энди видели с Кении, пилотом вертолета, в тот момент, когда Кении готовился лететь за ее отцом и собирался вернуться этим же вечером, а не на следующее утро.

– Он знал, что я вернусь сегодня ночью, Уитни, точно так же как он знал, что я приду к тебе в комнату, чтобы справиться о тебе, поскольку Эмма сказала мне, что ты больна.

– Но… но зачем? – рыдала она. – Почему он это сделал?

– Потому, что он ненавидит нас.

– Н-не понимаю. Дж. Т. нахмурился.

– Мальчишка не получил образования. У него нет будущего. Но вместо того, чтобы принять все как есть, он презирает людей, подобных нам, за их деньги.

Уитни задохнулась.

– Нет! Нет! Мы говорили о деньгах! Энди не…

– Неужели? Твоя наивность просто стоила мне двадцати пяти тысяч долларов. Именно столько этот конюх потребовал за свое обещание покинуть острова.

Уитни уставилась на него.

– Нет, – прошептала она. – Ты… ты избавился от него, ты сделал что-то…

– Да уж, – отец беспощадно скривил рот. – Естественно, сделал. Я заплатил негодяю его цену.