– Сейчас увидишь, пойдем, – выпалила она" и потащила его за дом.

На лужайке вырос шатер. У столиков стояли газовые фонари для тепла, вокруг аккуратно расставлены стулья. Тарелки, стаканы и столовые приборы – на отдельном столе. Там же было место для еды; официантки расстилали скатерти и раскладывали салфетки. Китайские фонарики тихонько покачивались в ветвях грецкого ореха и на всех столбах, ветер колыхал связки воздушных шаров.

Элли наблюдала, как Том оглядывает все вокруг.

– Это праздник, – наконец проговорила она. Он провел рукой по волосам:

– Я уже понял.

– Не нравится, да? – Она повернулась к родителям. – Я же вам говорила, что ему все это не нужно! Говорила же?

Лицо отца потемнело от досады.

– Ты предпочел бы побыть один?

– Вы очень старались, – отвечал Том, – но что, если бы меня не выпустили?

Мать нервно рассмеялась:

– Твой отец даже такую возможность не рассматривал.

– Ни капли не сомневался, – беззаботно проговорил отец. – Обслуживание в ресторане я уже пару дней как заказал, настолько был уверен. – Он протянул руку и похлопал Тома по спине. – Ну, так что думаешь? Доволен?

– Все в порядке. – Том еще раз огляделся. – Как знать, может, даже будет весело.

– Ну, вот и отлично, – просиял отец. – Мы всех знакомых пригласили. Пусть весь мир знает, что скрывать тебе нечего… – Он показал на чемодан: – Отнесу вещи, а потом надо позвонить кое-куда… Ты пока расслабляйся, Том. Ты теперь дома, ничто тебе не грозит.

Мать положила ладонь Тому на щеку:

– Отнесу в дом твою куртку и проверю, как там еда. Странно, зачем они объясняли каждый свой шаг?

Это с тех пор, как Тома арестовали, у них появилась такая привычка. Заедука я в офис. Пойду наверх, может, удастся поспать. Скоро придет адвокат. Они как будто боялись, что исчезнут, если не скажут, куда собираются пойти в следующий момент и чем заняться.

– А вы двое что будете делать? – спросила мать. Том улыбнулся:

– Что-нибудь придумаем.

Комната для гостей была розовой, с тиснеными обоями. У Элли с матерью не было времени их переклеить, но они купили Тому новый матрас и сменили шторы. А еще повесили маленький телевизор на стенку и разложили на полках диски и книги.

Стоя в дверях, Том покачал головой:

– Как гость в своем же доме.

В комнате было темно, и Элли включила свет:

– Тебе папа разве не говорил?

– Может, что-то и говорил… – Он подошел к кровати, сел, разгладил покрывало. – Только вот я половины не слушаю из того, что он там бормочет.

– Он пытался заставить копов снять замок с твоей комнаты, но это так быстро не делается, оказывается. Но тут все новое, одеяло… мы с мамой покупали.

– А я всегда бабушку вспоминаю в этой комнате, – сказал Том. – С кучей таблеток и с этими ее заскоками. – Он огляделся, сморщил нос. – Тут и пахнет до сих пор бабулей.

– Комод мы на чердак убрали, так что не должно. Открой окно.

– А она в курсе, что произошло? – Он перевел взгляд на Элли. – Или ей не стали рассказывать, чтобы не позориться?

– Да она даже не знает уже, как ее зовут. По-моему, они ждали сперва исхода дела, прежде чем ей рассказывать.

– Исхода дела? Да ты, я смотрю, папу наслушалась. – Он пошарил в кармане, достал сигареты, подошел к окну и приподнял раму.

Он закурил и глубоко вдохнул дым в легкие. Звук был как мелом по доске, как вилкой по тарелке. В нем слышалось отчаяние. Ей захотелось заткнуть уши и отвернуться. Но она села и, не сводя с него глаз, стала смотреть, как он вдыхает и выдыхает дым – еще трижды. Наконец он повернулся к ней:

– Прости, Элли. Зря я так.

– Ничего.

– Меня отец довел уже. Уволил адвоката, из-за которого меня в первый раз не выпустили, нанял лучшего из лучших, а сам ему не доверяет, и разговаривает с ним так, будто перед ним пацан какой-то, только что из юридического.

– Он желает тебе самого лучшего. Том мрачно улыбнулся:

– Я места себе не нахожу.

– Скоро все кончится.

– Думаешь? А адвокат мой говорит, все только начинается.

Он выпустил в сад последнее облачко дыма и бросил окурок ему вслед.

– Хочешь кое-чем интересным заняться?

– Конечно.

– Хорошо. Тогда жди.

Он ненадолго отлучился и вернулся с ножницами. Вложил их ей в руку:

– Подстриги меня.

Она оторопела:

– Как? Коротко?

– Как можно короче сзади и по бокам. Длинные надоели.

– Но я не умею… никогда никого не стригла.

– Да ничего сложного. Как стричь траву.

Он сел на стул в углу у зеркала, расстелил газеты на полу.

– А ты не рассердишься, если плохо получится? Том сорвал майку:

– Сердиться не буду, обещаю. Да и выбора у меня особо нет. Ближайшая парикмахерская в центре, а мне по условиям освобождения туда нельзя.

Он оседлал стул, а Элли встала у него за спиной, занесла ножницы. Их взгляды встретились в зеркале.

– Меня никто еще не просил делать что-то такое… опасное, – заметила она.

– Скучная же у тебя жизнь, – рассмеялся Том. Она знала, как долго он отращивал эти волосы. Они стали его приметой, люди узнавали его по волосам. А… знаете, Том, парень со светлыми длинными волосами. И то, что он теперь решил подстричься, ее пугало. А что выбрал ее на роль парикмахера, при закрытых дверях, втайне от всех, – все это делало процедуру еще более рискованной в ее глазах.

– Нет, правда, Том, не могу. Что, если я слишком много отхвачу и ты лысым останешься?

– Прошу, Элли. Пока я не передумал.

Она взяла в руки длинную прядь волос и замерла с ножницами:

– Значит, можешь и передумать? И что тогда?

– Да шучу я. Режь.

И вот прядь за прядью волосы полетели на пол, на ее босые ноги. Ветер из окна разнес их по полу за пределы подстеленной газеты; они скучились в углу, как гнездо. По мере того как волос становилось меньше, его лицо менялось. Глаза стали больше, появились уши, шея теперь казалась чересчур тонкой. Она словно раздела его.

– Ты так кажешься моложе, – ответила она, когда он спросил, почему у нее грустный вид.

Что же такого грустного в этом, поинтересовался он, и она ответила, что, вообще-то, рада его стричь, ведь всегда завидовала его длинным волосам.

– Мне бы еще обмен веществ, как у тебя, – добавила она. – Ты вон ешь что хочешь, и тонкий, как палка, а я проглочу одну шоколадку, и сразу разносит, как на дрожжах. Ты у нас везунчик.