Однако же стиль стихов, несмотря на женский род, очень что-то Ленчику напоминал. Хотя он по стилям и не спец, но ощущение явное: по духу очень похоже на вчерашнее письмо Питохи с доморощенным шифром в «сабджекте».

Юноша хмыкнул и вернулся к посланию.

Клуб «Пражская весна». 26 февраля, вечер. 22.15. Ленчик

От Праги в пенсионерском клубе «Пражская весна» имелся лишь нарисованный во всю стену Карлов мост. И пиво. От весны – побеги искусственной жимолости по-над мостом. Оно и понятно, почему зелень была искусственной. Настоящая от шума увяла б в шесть секунд.

В клубе все грохотало. От музыки, натурально, дрожали стены и потолок. Звуковая волна равномерно била по ушам.

Когда Ленчик появился на пороге, к нему обратилось множество заинтересованных женских взоров: и его ровесниц в соблазнительных топиках, и ровесниц его мамани в не менее откровенных маечках. На первых еще можно было посмотреть. Вторые являли собой, в своих попытках ухватить кусочек субботнего счастья, довольно жалкое зрелище. Мужчин в клубе традиционно наблюдался дефицит, и каждый новый представитель сильного пола встречался с жадным любопытством.

Ленчик заметил тетку Катюшу. Она на Ленчиково явление никакого внимания не обратила. Сидела себе за столиком с какой-то овцой, полненькой, очкастой, ее же возраста – явной домохозяйкой. Девушки потягивали коктейли ядовито-синего цвета и увлеченно беседовали, подавшись друг к другу и пытаясь перекричать гром музыки. Ленчику пришлось подойти к самому столу Катерины, прежде чем тетка заметила его.

– О! Ленчик! – прокричала она. – Садись!! Заказать тебе пива?!

– Нет!! – проорал юноша в ответ. – Я за рулем!!

– Тогда – колы?!

– Да!!

– Это, кстати, подруга моей парашютной юности, звать Валентиной! А этот замечательный юноша – мой племянник Ленчик!!

«Замечательный юноша» коротко кивнул «подруге парашютной юности». Из-за громыхания колонок разговаривать не было никакой возможности. Только Кате, тренированной тысячами лекций и миллионами оболтусов-студентов, еще удавалось донести более-менее связную мысль до окружающих.

Явилась кола. Ленчик поблагодарил официантку кивком головы, сделал пару глотков, а Катя проорала ему:

– Давай, пригласи меня танцевать!

Лелик сделал такую рожу, словно вместо колы ему принесли хинин.

– Лелик!! Ты меня обижаешь!!

Тут как раз заиграли олдскульный[4]хит «Отель „Калифорния“», народ на танцполе стал сбиваться в парочки, виснуть друг на друге, и Ленчик с миной мученика встал из-за стола, подал Катерине руку.

– Силь ву пле, мадам.

Они прошли меж столиков, чужих ног и недоприглашенных девиц и выбрались на танцпол.

– Не больно-то мне твои танцы нужны, – проворчала Катя в ухо Ленчика, когда он повел ее в «медляке». – Но как мы еще с тобой поговорить сможем?

– А мне и потанцевать с тобой, тетенька, доставляет большое удовольствие.

– Чего ж ты рожицу тогда кривил?!

– Не люблю, когда на меня глазеют.

И в самом деле, парочкой интересовались многие. Девицы поглядывали на тридцатилетнюю Катю, осмелившуюся кадрить юнца, с нескрываемой злобой. Она, в отместку им, прижалась к Ленчику и прошептала ему в ухо:

– Ну, выкладывай свои новости.

Оказавшись щека к щеке, вести осмысленный разговор было возможно – собственно, в клубах музыка для того и запускается столь громко, дабы сплотить представителей противоположных полов теснее некуда.

Ленчик, ведя Екатерину, рассказал ей о пришедшем вчера «мыле» от Антона – о чудо-программе, о том, что Питоха ее якобы уничтожил, а она, может, «всплыла» в Оклахоме. Потом поведал о стихах, присланных ему сегодня неизвестной поклонницей.

– Ну-ка, процитируй! – заинтересовалась Катя.

Леня с чувством продекламировал заученные наизусть стихи:

Я не туда тебя позвала,

где вышка кровь Земли качала,

а где положено начало

газеты, гетто, арсенала.

Катя резюмировала:

– Бездарные, конечно, стишата. Во-первых, грамматическая норма – не «позвАла», а «позвалА», с ударением на последний слог. А потом, отглагольная рифма «позвала – качала» – явный признак графомании.

– А я и не говорил, что мне Ахмадулина письма пишет, – фыркнул Ленчик. – Тут главное не форма, а смысл. То есть, я даже думаю, шифр.

Катя задумалась лишь на минуту, а потом переспросила:

– Значит, говоришь, твой Питоха намекал в своем письме, что якобы послал свою программу какой-то тетке в Оклахому? А в Оклахоме никаких клиенток у брачного агентства нет?

– Ага.

– А ты знаешь, что в Оклахоме раньше в большом количестве нефть добывали?

– Откуда мне знать! Я ж не в «керосинке» учусь!

– Это вопрос общей эрудиции, – отбрила тетка. – Ну, неважно. Во всяком случае, стих «где вышка кровь Земли качала» – явный намек на Оклахому. Стало быть, обращаться в Оклахомщину тебе совсем не след.

– А куда – след?

– А об этом говорится во втором двустишии. Как там?..

– Где положено начало газеты, гетто, арсенала, – послушно повторил Ленчик. – Бред какой-то.

– Это не бред. В двустишии зашифрован город Венеция. В Венеции у агентства «Уж замуж за рубеж» клиентки есть?

– Есть… – растерянно пробормотал Ленчик. – Одна овца там проживает… Но, постой, с чего ты взяла, что имеется в виду именно Венеция?

– А с того, что я, между прочим, филолог и чуть-чуть этимологией занималась.

– Энтомологией?

– Энтомология, дурачок, – наука о насекомых. Ею из гуманитариев один Набоков занимался. А я занималась этимологией – происхождением слов.

Песняк про «Отель „Калифорния”» оказался длинным, и они приспособились разговаривать, рот к уху, даже в реве колонок. Точнее, Катя говорила, а Леня слушал.

– Так вот, «газета», «гетто» и «арсенал» – слова итальянские. Да не просто итальянские. Они конкретно из Венеции пошли. «Газетой», помнится мне с первого курса, называли мелкую венецианскую монету – столько там первые газеты стоили. А «арсенал», к примеру, восходит к арабскому «дарсина-а», что означает «дом ремесел». Поэтому в стихах твой Антон (а я не сомневаюсь, что это он извращается) имеет в виду Венецию. Можешь и к доктору не ходить.

– Супер! – восхитился Ленчик. – Ты у меня, тетка, не просто кандидат наук. Ты – мегаученый!

И юноша чмокнул Катерину в щечку.