Взяв лежащие здесь же спички, он чиркнул о коробок, поднял кончик сигары к крохотному пламени и, слегка поворачивая ее, поджигал табак со всех сторон. Слегка приподнял сигару над пламенем и вдохнул в себя горьковатый крепкий дым, продолжая слегка подкручивать. И когда ободок замерцал крохотными искорками, слегка подул на них, раздувая.

Набрав в полость рта дым, Уинстон Черчилль подержал его несколько секунд, ощущая его тепло, после чего выдохнул узкую упругую струйку. Достаточно надышавшись дымом, Черчилль наконец сделал первую затяжку, которая, слегка обжигая легкие, добралась до самого нутра. Только после нее он почувствовал, что понемногу пробуждается. Дальше будет еще лучше. На выкуривание сигары уходит приблизительно сорок пять минут. На сороковой минуте он полностью сбросит с себя остатки сна и будет готов включиться в текущие государственные дела. А сейчас самое время насладиться табаком, без терпкого сигарного дыма утро потеряет большую часть своего очарования. Самое главное, что сейчас не нужно никуда спешить, сигара не терпит суеты, требует к себе вдумчивого отношения, чтобы неторопливыми небольшими вдохами в полной мере даже в это военное время полнее ощутить вкус табака, а значит, почувствовать жизнь. Клементина, его благоверная, предпочла переночевать в бункере, так что Уинстон Черчилль чувствовал себя полноправным хозяином.

Неожиданно в дверь спальной комнаты негромко постучали. Ранние визиты премьер-министр не приветствовал. Особенно они были тягостны, когда он оставался наедине с сигарой. Об этой его привычке знали и окружающие, но, видно, дело действительно было настолько неотложным, что адъютанты не имели возможности поступить как-то иначе.

– Входите, – буркнул невесело Уинстон Черчилль, вытащив изо рта сигару.

С виноватым видом вошел младший секретарь, сдержанно поздоровавшись, сообщил:

– В оперативный отдел от генерала армии Эйзенхауэра на ваше имя поступило сообщение. Согласно вашим указаниям относительно срочных оперативных данных, поступающих с фронта, письмо было передано в шифровальный отдел и расшифровано.

– Когда пришло сообщение?

– Ночью.

– Почему вы мне его не передали?

– Не хотели вас будить, – безмятежно сообщил младший секретарь.

– Давайте его сюда, черт побери! – невольно выругался премьер-министр. – Ночь уже прошла.

Младший секретарь протянул Уинстону Черчиллю шифровку, запечатанную в конверте.

Нервно надорвав край, премьер-министр вытащил из конверта сообщение и перечитал его дважды. Разумеется, он имел представление, что на Арденнах не все так просто, что в тылах союзных войск работают немецкие диверсанты. Но какую-то неделю назад Главнокомандующий объединенными вооруженными силами союзников генерал армии Эйзенхауэр заверил, что они сумеют противостоять наступлению немцев, а оказывается, что все обстоит совершенно иначе и соединения находятся на грани краха. Генерал Эйзенхауэр не из тех людей, что смотрят на происходящее исключительно в черном свете, за свою военную карьеру он повидал всякого, бывал во многих переделках, но если даже он попросил о помощи, то значит, дела действительно весьма серьезные.

Неделю назад премьер-министр Черчилль проводил заседание кабинета министров. Решались текущие хозяйственные дела, требующие немедленного вмешательства. Обсуждалась военная ситуация на Западном фронте. Обратили внимание и на то, что хлеб стал хуже и требовалось повысить его качество. Ввели ограничение на мясо, теперь гражданин мог купить мясо не более чем на один шиллинг в неделю. Было решено не ограничивать в приобретении овощей и фруктов, а также рыбы. Правительство вынуждено было принять решение о переходе на карточную систему, и вот теперь ограничения коснулись даже ресторанов: из трех различных блюд только в одном из них могла быть рыба или мясо.

Вводились ограничения на одежду, мыло, средства для бритья и даже на бытовые приборы. Наряду с общими вопросами обсуждали положение войсковой операции в Европе. Было отмечено, что авиация союзников наносит эффективные удары по наступающим немецким войскам, удачно бомбит их тылы, склады с оружием и продовольствием. В последнюю неделю уничтожен целый эшелон с топливом, и немецкие соединения ощущают острую нехватку горючего. Наступление немцев было остановлено – им не удалось захватить мосты через Маас, а третья американская армия нанесла контрудар в направлении города Бастонь.

И вот теперь выясняется, что немецкие танковые войска вновь перешли в наступление, но на этот раз в Эльзасе. Оставалось лишь удивляться, откуда у них берутся силы для полномасштабных контратак. А еще около тысячи немецких самолетов нанесли неожиданный удар по аэродромам Бельгии, Франции и Голландии. Ущерб от такого авианалета составил сотни уничтоженных самолетов, большая часть из которых находилась на аэродромах, а кроме того, значительно повреждены взлетно-посадочные полосы.

Уинстону Черчиллю было доложено, что генерал армии Эйзенхауэр с присущей ему прямотой предлагал фельдмаршалу Монтгомери[15] контратаковать немцев, но тот убеждал, что следует повременить – слишком велики риски.

Три союзные дивизии были переброшены в качестве усиления и заняли значительные участки вдоль реки южнее Намюра. Немцы не стали прорываться через укрепленное побережье Мааса и сильным танковым кулаком обрушились на Бастонь.

Внимательно перечитав сообщение, премьер-министр задумался. Немецкое наступление забуксовало, их войска так и не сумели преодолеть реку, зацепив острием наступления город Динан, находившийся всего-то в шести километрах от Мааса. Вторая немецкая танковая дивизия, находившаяся в авангарде, была окружена второй американской и одиннадцатой британской танковыми дивизиями. Но ситуация может в корне поменяться, если немецким соединениям будет доставлено продовольствие и топливо.

Становилось очевидно, что союзным войскам с немецкими танковыми армиями не справиться, требуется помощь извне, а именно серьезное наступление русских на Восточном фронте, чтобы Гитлер, спасаясь от окончательного поражения, перебросил часть своих дивизий на восток.

Перед самым форсированием десантными силами пролива Ла-Манш и высадки их в июле 1944 года в Нормандии премьер-министр Черчилль имел с Эйзенхауэром обстоятельный разговор, который сводился к следующему: в случае крайней необходимости или какого-то недопонимания с командующими британской армией он может обращаться к нему напрямую.

Добродушно улыбнувшись, Уинстон Черчилль с присущим ему юмором добавил:

– Все-таки вы станете воевать в Европе, так что в какой-то степени вы будете нашим гостем, а к гостям у нас особое отношение.

Поддержав шутку премьер-министра, генерал Эйзенхауэр отвечал:

– Мне очень по душе эта добрая старинная английская традиция.

Сложно было понять, какие мысли скрывала добродушная улыбка бравого генерала.