И постоянно придумывала, как бы она сама все это сделала, и выходило более красиво и стильно, но пока только в мечтах. Джордж не поощрял ее увлечения и постоянно пенял Джулии, что ее дочери не место в ателье: пусть лучше больше времени посвящает школе и общению с одноклассницами.

Но тут Джулия проявила твердость характера и настояла на своем. Монике позволено было приходить в ателье каждый день, ей даже выделили рабочий стол у окна. И некоторые из ее набросков послужили моделями новой партии деловых костюмов для женщин.

Моника и теперь вспоминала те дни с радостью — юность, легкость во всем, вера в безоблачное будущее. И первая влюбленность — в Майкла. Она долго скрывала свои чувства, тайно ревнуя его к многочисленным подружкам и отпуская по их поводу колкие замечания. Никто ничего не замечал — ни Джулия, ни сам объект нежности. И только проницательный Джордж догадался. Может, поэтому он и стал так холоден со своей падчерицей.

И однажды вечером, застав ее перед зеркалом, — Моника вернулась от парикмахера, по-модному остригшего и завившего ее густые каштановые волосы, — сказал раздельно:

— Мой сын не для тебя.

Она резко обернулась, сильно покраснев, но попыталась сделать вид, будто не понимает, о чем идет речь.

— Не изображай изумления, — продолжал Джордж, постукивая кончиком сигареты по серебряному портсигару, — ты еще не научилась притворяться.

Моника возмущенно пожала плечами и хотела выйти из комнаты, но он задержал ее, положив на плечо тяжелую руку.

— И запомни: пока я жив, не приближайся к Майклу. Он не будет твоим.

Она вывернулась и убежала наверх, в свою комнату, где на выкрашенных в голубой цвет стенах висели репродукции ее любимых художников, Моне и Дега; где стоял широкий диван с кучей подушек, а на стеллажах теснились книги по искусству и альбомы, и тонко пахло духами — холодноватый весенний запах ландышей.

Здесь так сладко мечталось о Майкле... В ящике стола, завернутая в обрезок красного шелка, хранилась его фотография — стройный юноша на берегу реки, ветер треплет русые волосы, а обнаженные руки протянуты вперед, словно манят в объятия. Сколько раз Моника целовала по ночам его изображение, не способное, увы, ответить взаимностью — как и сам Майкл, впрочем.

Нет, он теперь хорошо к ней относился, но воспринимал как маленькую девочку. Дарил иногда наборы шоколадных конфет или водил в соседнее кафе-мороженое, но и мысли не допускал о чем-то большем. А Моника уже переступила черту подростковости: это был еще бутон, но знаток мог бы разглядеть в нем будущий прелестный цветок.

За одно лето она вытянулась и постройнела, исчезли неловкость и некоторая неуклюжесть в движениях, свойственные и девочкам, и мальчикам в переходном возрасте. Моника была похожа на отца, от него ей достались карие миндалевидные глаза, опушенные густыми ресницами, высокие скулы, яркий крупный рот и крохотные родинки — поцелуи солнца, как говорил когда-то Билл. А от матери — нос с крохотной горбинкой и густые волосы того редкого цвета, который называют «червонным золотом».

К семнадцати годам Моника обзавелась несколькими поклонниками, но ни один из них не пробудил в ней никаких чувств, кроме дружеского участия. Майкл по-прежнему занимал все ее мысли, и она с ужасом думала о том неумолимо приближавшемся дне, когда он должен будет уехать, чтобы продолжить учебу в одном из университетов.

Ведь он так ни о чем и не догадался, погруженный в собственную жизнь — вечеринки, свидания, танцы, катания на яхте. Дома Майкл теперь бывал не часто, и Моника никак не могла остаться с ним наедине: ей почему-то казалось, что, останься они вдвоем хоть ненадолго, он все поймет, заглянув в ее любящие глаза.

День прошел, и все как будто складывалось нормально — миссис Хорни привела свою восемнадцатилетнюю дочь Кристину, чтобы заказать платье к ее первому выходу в свет. Моника помнила Кристину еще маленькой девочкой и теперь изумилась ее яркой красоте: в пухлом бледном ребенке ничего не обещало этой прелести.

Они долго перебирали образчики тканей и остановились наконец на нежно-розовом шифоне, затканном серебристой нитью.

— Девочка будет похожа на Белоснежку, — ворковала миссис Хорни. — Сделайте узкий лиф и пышную юбку.

— Мама! — Кристина всплескивала загорелыми руками. — Это не модно!

— Зато на вас сразу обратят внимание. — Моника была на стороне той, которая платит. — На общем фоне вы будете прекрасно смотреться.

Девушка только презрительно усмехнулась. Конечно, в ее возрасте и Моника была убеждена в собственной неотразимости, которой не нужны никакие наряды.

— Девочка моя, пожалуйста!

— А я не хочу!

— Ну ради мамы, золотко...

Моника сохраняла на лице выражение ровной благожелательности, хотя ситуация казалась ей неприятной. С другой стороны, это дело родителей — как воспитывать своих детей. В конце концов, Кристину совместными усилиями убедили: последним аргументом послужила фраза о том, что мужчинам нравятся «миленькие куколки».

Проводив миссис и мисс Хорни, Моника облегченно вздохнула, хотя прекрасно понимала, что трудности только начинаются: теперь они будут придираться к каждому шву, к каждой складочке и еще изрядно попортят ей нервы своими капризами.

Часы на стене показывали четыре пополудни. Значит, скоро придет служащий из банка, чтобы проверить счета. Потом встреча с мистером Корнуэллом: ему вдруг стал жать недавно сшитый смокинг и, как он утверждал, вовсе не из-за набранного веса, а из-за нерадивости портних.

А вечером — встреча с Энтони. Моника еще не решила, как ей держаться, проявить холодность или ослепить нежнейшей улыбкой. Если все, о чем рассказывают, правда, то Энтони перестает быть для нее мужчиной, которым можно увлечься. И становится противником в борьбе за землю. Значит, можно пускать в ход любые приемы, пусть даже и нечестные, — «на войне как на войне».

Ей не придется заезжать домой, чтобы переодеться. В примерочной хранится несколько костюмов и платьев — на всякий случай. Когда Моника только начинала работать, она проводила в ателье по двенадцать часов и даже иногда оставалась ночевать в кабинете на диване. И перевезла часть своего гардероба сюда, чтобы всегда можно было переодеться, не теряя времени на дорогу домой.

К семи часам с делами было покончено, и Моника занялась макияжем: она должна выглядеть королевой, если хочет победить. Мягкой кисточкой нанесла на веки бежевые тени, подвела глаза, накрасила ресницы. Теперь немного румян, чтобы подчеркнуть высокие скулы, и губная помада с блеском — готово. Платье она выбирала недолго — вот это, облегающее, с открытой спиной, цвета палых листьев, которое оттеняет молочную белизну ее кожи.

Джастин, потягиваясь, заглянула в кабинет и замерла на пороге.

— Вот это да, босс! — Она покачала головой и обошла вокруг Моники, любуясь. — Здорово! Этот мистер Стоун хлопнется в обморок, когда вас увидит.