— Перевернули на кухне у теть Розы кастрюлю с супом, побили несколько ваз, чистое белье в прачечной на пол вывалили и…

— Достаточно. Ксюша, марш на кухню к теть Розе помогать варить суп. Костя — в прачечную, все, что испачкали, перестирать, все, что помяли, перегладить.

— Но, а как же…

— Потом вы оба придете ко мне, и мы с вами все обсудим, а сейчас живо за работу.

Панк сначала опустил на пол Ксюшу, подождал, пока девочка скроется на кухне, и только потом поставил на ноги Костю. Мальчишка обиженно сопел, но в прачечную все же ушел. Я проводила второго близнеца взглядом и направилась к себе переодеться. Кит потащился следом.

— Ну что? — прокричал панк, пока я переодевалась в ванной.

— Ничего. Нет тела — нет дела.

— И как ты собралась убеждать нашу балерину в том, что она умерла?

— Я не могу записать ее в книгу, если будет упрямиться, придется вытаскивать на улицу и ставить перед зеркалом. Я сейчас к ней пойду, приготовь нам виски, на всякий случай. До Элистэ не дозвонился?

— Нет. Она — «абонент — не абонент».

— Вот зачем ей мобильник, если по нему никогда нельзя дозвониться? — спросила сама у себя, показала чучелу, отражавшемуся в зеркале, язык, и вышла из ванной.

— Как думаешь, какая у нее нить? — проигнорировал вопрос Кит.

— У Ритки? — панк кивнул. — Да черт ее знает. Что может держать в России душу американской балерины? Если это не ее убийца, конечно? — я почесала кончик носа.

— Может, мечтала станцевать в Большом?

— Почему тогда от полиции отказалась? Никому из друзей не позвонила, да хотя бы директору труппы? Она вообще в Москву не особо-то рвется, да и ведет себя более чем странно. Сергей Николаевич сказал, что выступление у них уже завтра. Ты, кстати, проверил, это действительно она?

— Да, — панк достал мобильник и показал мне несколько фотографий. С них на меня смотрела улыбающаяся и беззаботная Маргарет Мур. Девушка посылала кому-то воздушные поцелуи и очень тепло улыбалась.

— Ладно, будем надеяться, она сама нам все расскажет.

— И ты в это веришь? Это же семнадцатый? — пропустил меня вперед Кит.

— Ты только что беспощадно убил маленького котенка по имени надежда где-то очень глубоко внутри меня. Тебе должно быть стыдно.

— Нет! — Кит схватил меня за плечи, несильно встряхнул пару раз. — Доктор, мы ее теряем, теряем! — здоровяк действительно выглядел испуганным. — Три кубика адреналина!

— Поздно, сестра, — вздохнула я. — Мы ее потеряли. Зашивайте.

Кит обреченно опустил руки, я улыбнулась, и мы отправились дальше, а у семнадцатого номера оба застыли.

— Ни пуха, Мара, — серьезно сказал панк.

— К черту, — кивнула я, поворачивая ручку.

В номере было темно и тихо, но кровать оказалась пуста, а балконная дверь слегка приоткрыта. Девушка стояла на небольшом балкончике, придерживала воротник халата изящными руками и, не отрываясь, смотрела в лес. Ее не смущал дождь и его капли, стекающие по лицу, которые я поначалу приняла за слезу. Но балерину явно что-то терзало. Это превосходно читалось в напряженной застывшей позе, побелевших костяшках пальцев, чуть опущенных уголках губ и едва заметно нахмуренных бровях.

Я нарочито громко подергала ручку балконной двери, чтобы не пугать девушку, и проскользнула внутрь.

— Вам удалось поспать? — встала рядом, облокотилась спиной о перила.

— Да, благодарю, — балерина повернула белокурую голову ко мне. Выглядела она, даже несмотря на очевидную внутреннюю напряженность, превосходно. Очень красивая девушка, яркая, запоминающаяся. И очень встревоженная. — I'm trying and trying to remember but… It's still nothing. Only a headache… God, sorry![14] Забываю, что не дома, перехожу на английский.

— Я рада, если вы чувствуете себя здесь, как дома, — осторожно погладила я девушку по плечу. — And don't worry about the language. My English is rather far from satisfactory, but I understand almost everything people tell me. Of course if the topic is not the hadron collider or any other part of the nuclear physics.[15]

— Вы можете шутить. Мой папа всегда говорил, если кто-то знает, как шутить на языке, он знает сам язык, — чуть дернулись в улыбке уголки губ Ритки.

— Я запомню. Маргарет, пойдемте в номер, на улице дождь, мы же не хотим, чтобы к головной боли добавилась еще и в горле и заложенный нос.

— Заложенный нос? — переспросила девушка, следуя за мной.

Я задумалась на несколько секунд, потому что поняла, что совершенно не помню, как будет насморк на английском. В голову упорно лезло sneezing и его французский аналог — Иternuer, но это было не совсем то.

— Rhinitis, — наконец вспомнила и присела на краешек кресла. Начинать разговор с балериной о ее смерти не хотелось. На моей практике это не первый случай, когда призрак не знает о том, что он призрак, но легче от этого не становилось. Невозможно привыкнуть к такому, невозможно выработать какую-то определенную линию поведения. Единственное, что знала точно, заходы издалека из серии: «А вы верите в Бога, приведений, домовых?» — в случае с американкой — в НЛО — не помогут. Они не помогут принять смерть.

— Маргарет, а что последнее вы помните? — девушка нахмурилась, задумалась, замолчала, уставившись на свои руки, сцепленные в замок на коленях.

А я смотрела на ее ноги, на стопы. Изящный подъем, аккуратные ровные пальцы. Стоп. Что?

— Я мальчика помню. Teenager. Ему около четырнадцати, я подобрала его на дороге. Он голосовал. Куда делся мальчик?

— Не знаю, — осторожно покачала головой. — Может, вспомните еще что-то? — Мур снова замолчала, а я опять перевела взгляд на ее ноги. Нормальные, мать ее, ноги! — Маргарет, а сколько вы занимаетесь балетом?

— С детства.

Ага, ну да, ну да. А мне действительно двадцать семь. Конечно.

И снова повисла тишина. Девушка хмурилась, стараясь вспомнить, я терпеливо ждала, но спустя минут пятнадцать все-таки решила действовать.

— Маргарет, то, что я сейчас вам скажу, покажется вам… несколько странным. Но… в общем, вы умерли.

— Ok. But it's rather stupid[16], - скептически покачала она головой. Я вздохнула. Ну кто бы сомневался.