— Ой, Румянцев, не надо смотреть глазами двенадцатилетней отличницы! Ты будто не знаешь, что у нас это запросто? Короче говоря, он мне наряд на работы подправил. Я тогда первый год в концерне тянул, ну и не знал еще, что к чему. А что, говорит, Комачо, давай так: ты идешь в АД-186? Ну! Тебе все равно, выставь за меня бакены-ретрансляторы вот в этом квадрате. Тебе по пути, а у меня вылет на Фтию, а квадрат, считай, на другой стороне системы — противостояние. Я и согласился! И, как дурак, подмахнул наряд. А Тойво, крысеныш, одну циферку поменял. И вывалил я те бакены черт знает где. То есть совсем не там, где нужно было по плану. Возвращаюсь со смены, а меня уже безопасность ждет: куда летал, что с бакенами, какого черта забыл в левом квадрате? Пришлось лететь назад, а бакенов уже и след простыл. В общем, отделался я штрафом. Могли и дело завести. Еле отбрехался.

— А что Тойво?

— А что Тойво? — Комачо сделал выразительную паузу, заправляя губу жевательным табаком. — Сам дурак, говорит. Надо было формуляр с полетным планом сверить. Ошибка, мол, не его, а подпись стоит моя. Мой косяк и отвечать мне! Представляешь, сколько бакены стоят?! Пять штук! Вот и все. Тосанен на подобные фокусы большой мастер.

Тут нам наконец поднесли еду — целую гору. Над столом поплыл восхитительный запах томленых ползунов и невнятная брань Комачо, которому пришлось избавляться от свежего заряда табаку. Некоторое время мы поглощали вкусные и полезные калории, наполненные белком, кальцием, йодом, витаминами и минеральными солями.

После перед нами появились запотевшие кружки светлого ниппонского пива. Комачо достал табак и снова заправился.

— Так вот, продолжаю, — сказал он, осоловело отдуваясь. — Я с тех пор бдительный! А Франческо Милано по милости Тосанена тянет восемь лет на каторге. И Бо Китано влетел на пятерик. Все потому, что конкуренты. Я тебе уже говорил, Тойво не любит тех, кого любит космос.

— Бо Китано? — переспросил я. — Он Акире не родственник?

— Племянник. Кстати, Акира Тосанена за это не любит. Ты думаешь, почему он здесь никогда не появляется? Якудза, амиго, если не любит, то может сделать жизнь чертовски сложной. Я думаю, Акира его хочет порезать ломтями, хоть и не афиширует. Тосанен умный и лишний раз не рискует.

Комачо сграбастал стакан, вытряхнул салфетки и сплюнул туда коричневой табачной слюной.

— У тебя по-настоящему отвратительная привычка, — сказал я.

— У человека должны быть какие-то недостатки, — парировал Сантуш. — Лучше я их выберу, чем оно само прицепится.

— Тосанен… то-то я думаю, отчего его в Кастель Рохас не видно…

— Почему не видно? Видно! Просто он отвисает в восьмом районе. Туда ниппонцам хода нет. Там всё держит папа Бафута — большой босс среди негров. У Тойво с ним какие-то делишки, он постоянно мотается в систему Шао. Это мне Фурдик по секрету шепнул, Фурдик — он все знает.

— Понятно… — протянул я и приложился к пиву.

В это время на лестнице появился хозяин заведения — Бо Акира собственной персоной. Он хромал в сопровождении двух молодых ниппонцев и смотрелся королем.

Я уже видел его. Колоритный персонаж. Невысокий, коренастый, с круглой лысой башкой и седыми усами, которые делали его похожим на моржа. А вот титанировый имплантат с глазным протезом, закрывавший верхнюю четверть черепа, делал его похожим на киборга из винтажной синемашки. Одевался он традиционно в кимоно и хакама. Из широких рукавов всегда торчали перчатки, плохо вязавшиеся с обликом.

— Комачо, а чего Акира в перчатках?

— Это, кстати, к вопросу о зависти, — в стакан перекочевала очередная порция коричневой слюны. — Лет двенадцать назад он был сятэем, это у них так бригадир называется, у тогдашнего оябуна Дзюдзо Итами. Старик хотел оставить на него клан, когда помрет. Это не нравилось другому сятэю, и он настучал, что, мол, Акира крысятничает и зажимает у клана какие-то невероятные суммы. Итами учинил разбор. Акира возмутился и сказан, что отдаст правую руку и правый глаз, чтобы все видели, что для семьи ему ничего не жалко. У этих парней разговор короткий. Сказал? Отвечай! Так что бедняге отсекли руку по локоть и вырезали глаз, да как-то неаккуратно. Акира даже не застонал. Вот такое «внесудебное разбирательство». С Акиры за твердость духа сняли все обвинения, а того шустрого парня пропустили через мясорубку, чтобы не наговаривал на братьев по клану. С тех пор Акира ходит с биомеханическим протезом и перчатку носит, а вторую — для симметрий.

— Ох ни хрена себе!

— Ну так! История, конечно, диковатая. Но я иногда жалею, что в концерне так нельзя.

— А он на самом деле крысятничал?

— Кто?

— Акира.

— Так кто ж теперь знает! Если хочешь — подойди и спроси. Только сам! Я тут тебе не помощник, ха-ха-ха! — Комачо принялся ржать и снова сплюнул в стакан.

Я пообещал Сантушу, что буду осторожнее, сказал спасибо за предупреждение и начал быть осторожным.

Первым мероприятием по укреплению тылов был назначен опрос, или допрос, как получится, Августина Фурдика.

Фурдик заявил, что ничего мне не расскажет, так как это неэтично. Я пробовал надавить, Августин попробовал наорать, так что мы поссорились. Потом помирились (примерно через полчаса) и Фурдик попросил денег.

— Андрэ, информация — это мой бизнес. Если я расскажу тебе то, что тебя интересует, задарма, мне придется себя изругать!

— Сколько?

— Пятьсот.

— Августин, за пятьсот терро я вымажу тебя китовым говном! Ты не находишь, что это чересчур?

— Андрэ, я не школьник, я не семечки на базаре толкаю, так что никакого торга. Моя информация стоит денег, и она всегда реальная. Не нравится — иди надписи на заборе почитай, может, что полезное узнаешь. Ну как? Платишь, или я отсылаю тебя к забору?

Пришлось заплатить.

Фурдик рассказал много интересного. Я даже представить не мог, что Тойво настолько оборотистый! Он грел руки на вывозе морских деликатесов по левым каналам, прикрывал торговлю полиминералами с Фтии, барыжил списанным оборудованием концерна, причем умудрялся самостоятельно списывать совершено новую технику и продавать налево.

И никаких доказательств. Все было настолько шито-крыто, что никто не мог обвинить этого честного до кристальной прозрачности человека.

— Я думаю, нет, я уверен, что он просто вовремя делится с кем надо, — закончил Фурдик.

Меня разобрало внезапное любопытство.

— Послушай, Августин, — сказал я с самым душевным лицом, которое можно вообразить. — То есть за полкуска любой может точно так же расспросить тебя о чем и о ком угодно? Например, обо мне?

— Рехнулся? — Фурдик выглядел обиженным. — Я своих не сдаю. Себе дороже.

— А как же Тосанен?

— Кто мне Тосанен? Никто. Он работает самостоятельно, ко мне никакого отношения не имеет. Более того, некоторые его дела настолько грязные, что я бы никогда не рискнул на такое. Сам подумай: он мне предложил пару лет назад прикрыть один груз… Что за груз, спрашиваю. Он мне, мол, тебе не все равно? Я ему говорю, что втемную не работаю, что за груз? Он и говорит: клонированные органы из Конкордии. Я обещал подумать, а пока думал, разузнал что и как. Три контейнера с требухой. Откуда — хрен знает. Я же не идиот подписываться на такое! Может, они клонированные, а может, распотрошили кого и теперь торгуют вразнос? Послал я Тосанена. Как говорит сеньор Роблес: у каждой шлюхи есть свои принципы. Я такой дрянью не занимаюсь. Это вам не низкосортный хризолин воровать. За торговлю органами в Конкордии смертная казнь, а в ЮАД — статья 123, пункт 4 — от двадцати лет до пожизненного. Так что с Тойво у меня никаких дел.