Мы с мамой (теперь я называла Наталию Викторовну только так) решили устроить для Артема сюрприз. Я уже отправила туда свой подарок — портрет мужа, который закончила буквально два дня назад.

Работа над ним заняла много времени и сил, но сложнее всего было скрывать его от любимого. Он ведь у меня ой какой любопытный! Все ему интересно, чем я занимаюсь, все он должен знать. Мне пришлось заручиться поддержкой всех домочадцев, чтобы помогли прятать от него картину.

И вот, спустя два месяца кропотливого труда, она готова и ждет нас в Питере!

Поскорее бы уже оказаться там. Я ведь еще ни разу не была в настоящем замке…

— Марииин, — Артем обхватывает мое лицо ладонями и заставляет посмотреть ему в глаза. — Ты ведь не думаешь, что я все забыл?

— Во всяком случае, я на это надеялась, — невинно пожимаю плечами, а сама наклоняюсь все ниже, пока наши губы не оказываются на одном уровне. — Просто приведи туда друга, остальное я беру на себя.

— Лисааа, ох лиса, — выдыхает Артем, подается вперед, и мы сливаемся в долгом голодном поцелуе.

Кровь голове начинает бешено пульсировать, желание расползается по телу тонкой паутиной и собирается внизу живота. Не знаю, сказывается ли это беременность или я всегда была такой ненасытной, но мне всегда его мало. Любовь к мужу растет и крепчает с невероятной скоростью. Я очень счастлива с ним и наслаждаюсь каждой секундой нашей новой жизни с ним и нашими родными.

— Я люблю тебя, моя Королева, — шепчет Артем, избавляя меня от одежды резко и нетерпеливо. — Как же я тебя люблю, сладкая!

— Но не так сильно, как я тебя!

Новое начало?

Операция провалилась.

Полковник понимал это так же отчетливо, как и то, что виноват в этом лишь он один. Нельзя было доверять Герману и самому все проверить. Но не же! Ненависть и жаждал мести ослепили его окончательно, он поддался на эмоции, чего никак нельзя было допускать, и просчитался.

В доме находились заложники.

Маленькая девочка и ее мать.

Черт!

Почему он не продумал этот вариант с самого начала?!

Тимофей выругался сквозь зубы и, скрепя сердцем, согласился на предложение Гордеева. Он позволит ему уйти. Снова.

Вскинув голову, мужчина врезался взглядом в то самое окно, за которым секунду назад мелькнуло и тут же исчезло заплаканное детское личико.

Снова удушливое чувство беспомощности. Дыхание сперло, будто в глотку ржавые гвозди затолкали. Чернов поморщился, сжал в руке рацию, кроша ее в щепки.

Он ведь никогда раньше так не ошибался! Шел напролом, башкой пробивая преграды. Звание полковника просто так не дается, как и уважение, которым он пользовался в определенных кругах. Но это не помогло ему спасти любимых. Единственных, нереально дорогие его сердцу, людей он защитить не смог. Потерял. И уже никогда не найдет. Они осталось только в его памяти, в кровавых-сладких воспоминаниях, которые травили душу каждый чертов день, не давая забыть. Их образы до сих поря маячат перед глазами, дразнят и сразу же исчезают во тьме, стоит ему протянуть руку.

Этот мрак поглощает его с каждым днем, сжирает изнутри, уничтожая по капле все светлое, что когда-то было в прошлом.

Тимофей проводил машину долгим уничтожающим взглядом.

Гордееву все равно не скрыться. Их уже ждали на выезде из поселка, а у Германа, чтоб ему провалиться, была четкая задача — не промахнуться. Через несколько минут все закончится, а пока…

Он снова посмотрел в то самое окно.

В груди сковало сильнее, сердце зашлось в безумном галопе.

Его тянуло туда невидимой нитью. Что-то странное творилось в груди. Нечто, чего он не мог объяснить. Только понимал — должен и шел, не разбирая дороги.

Шаг.

Еще один.

И еще…

Ему бы ехать за Гордеевым, руководить своими людьми, Марину спасать, а он…

Оставшихся охранников вывели в наручниках. Он на них даже не смотрел. Так, очередное пушечное мясо, не более. Будь эти шакалы хоть каплю умнее, сдались бы сразу. Вместо этого они защищали своего вожака, не жалея жизней. Глупцы. Таких он никогда не жалел. Не стоили они этого от слова совсем. Сами свою судьбу выбрали, теперь пусть расплачиваются.

Когда Полковник подошел к нужной двери, он почувствовал, как сердце сделало в груди кульбит. С той стороны доносились приглушенные рыдания и голос одного из бойцов. Кажется, он пытался успокоить бывших заложников.

Действуя на автомате, Чернов повернул ручку, что держалась теперь только на честном слове, толкнул последнюю преграду и встал, как вкопанный.

Его взгляд приклеился к маленькой фигуре девчушки. Сколько ей? Лет шесть, не больше. Его Ксюшке могло быть столько же, будь она жива…

В затылке появилась тупая боль.

В спину будто раскаленный кол вонзили, картинка перед глазами угрожающе накренилась. Снова это мерзкое удушливое чувство беспомощности.

Воображение рисует все ту же картину — как он, полковник-неудачник, передает Гордееву плачущую дочь. Она на него смотрит ЕГО глазами, ручками за бронежилет цепляется, не хочет отпускать. А он отрывает ее от себя, искренне, веря, что спасет, что ее ждет долгая и счастливая жизнь, что Смерть пришла именно за ним…

По венам растекается уже знакомая ярость, пальцы собираются в кулаки, требуя немедленной разрядки. Он захлебывается, хочет развернуться, но не выходит.

Тело словно срослось с полом, ноги окаменели, игнорируя все указания. Смотрит на девочку, безумным, горящим взглядом, гипнотизирует и… ждет. Знать бы чего…

— Товарищ полковник, хорошо, что вы пришли. Девушке плохо. Побудьте с ней, я пока за врачом сбегаю.

— Иди, — очередное действие на автомате.

Сам на девчушку смотрит. Не может глаз отвести.

Красивая…

Внутри уверенность твердая — его Ксюшка была б такой же!

Покачал головой, чтобы видение отогнать. Снова мимо. Не отпускает ни в какую.

И тут малышка поворачивается, вскидывает на него взгляд завороженный, и мир разлетается уродливыми кусками.

В груди разрастается черная дыра, дыхание сбивается, и он цепляется за стенку, чтобы не упасть.

Соберись, Полковник! Хватит грезить наяву. Возьми себя в руки!

А она все смотрит на него большими голубыми глазами, которые от страха кажется совсем огромными. Его глазами.

Черт…

— Мамочка, смотри, тут дядя, — слышит как сквозь стену.

Вспоминает про вторую заложницу и заглядывает за спину девчонки. Что-то внутри так и требует: «Посмотри, Полковник! Увидь!».