Усмешка Андрея пряталась в его густых усах, а сам он походил на чеширского кота.

— Ты слишком высокого мнения обо мне. — Вера чмокнула своего мужчину в нос. — А насчет зарплаты… Я тебе потом кое-что покажу.

Андрей снова ее обнял, но Вера зашептала:

— Прекрати сейчас же! А то нас выгонят отсюда и больше никогда назад не пустят.

Мужчина уселся в кресле, как примерный ученик, с прямой спиной. В этот момент в холле появился Осокоров и на ходу заговорил:

— Друзья, мне нужно сделать важную вещь. — Он посмотрел на карту города, которую держал в руке. — Я ведь специально выбрал этот отель, на той стороне улицы должно быть одно место… — Он не закончил, вышел из гостиницы.

Андрей с Верой направились за ним.

Он перешел на противоположную сторону улицы, углубился в подворотню. Во дворе стоял полуразрушенный дом, потемневший от времени, трехэтажный, но высотой не меньше окружающих его пятиэтажных «хрущевок». Дом, несмотря на запустение и разрушение, радовал гармоничностью линий, и его хотелось назвать «усадьбой»… Осокоров вспомнил фотографию из детства, которая бережно хранилась в их семейном альбоме. На старом снимке начала двадцатого века его отец, совсем юный мальчик, возле этого дома испытывает аэросани с пропеллером. А за ним в прямоугольных окнах первого этажа — римские шторы… Он вытер повлажневшие глаза, неловко кашлянул.

— Извините, мне нужно было посмотреть. Так куда мы пойдем?

— Я придумала, — ответила Вера. — Вам понравится. Поедем на машине Андрея, если вы не против. Тут недалеко.

Они свернули на Стрелецкую, потом на Житомирскую и вскоре оказались у Андреевской церкви. Прошли немного вниз по Андреевскому спуску. Осокоров с любопытством оглядывался вокруг. Наконец они добрались до вывески ресторана, который назывался так же, как знаменитая комедия, снятая полвека назад и любимая зрителями всех поколений. Вошли в «купеческий» зал с атласными сине-белыми диванами и гипсовыми панорамками дореволюционного Андреевского спуска. Рельефы казались ожившими картинами старого города, посетители словно спускались по булыжнику мимо газовых фонарей. Официант зажег свечи в высоком подсвечнике синего стекла, подал меню.

Привыкшего ко всему Осокорова меню озадачило, в основном названиями. Например, уха из трех видов рыбы «Сидела, сидела, зато высидела», подаваемая с расстегайчиками… Или заяц в сметанно-грибном соусе «Один у них я — шикарный сын». И совсем уж бесподобное — «Качка въ апельцинахъ», утиная грудка с яблочным и апельсиновым соусом… Именно на этом блюде остановился иностранец.

Тем временем Двинятин и Лученко заказали себе, каждый — свое любимое, а именно отбивные из сома — женщине, нежнейшая телячья вырезка на косточке, политая можжевеловым соком, — мужчине. Во время еды Марку Игоревичу позвонили, он послушал, закончил разговор и отодвинул от себя тарелку.

— М-да. Не получилось…

— Что именно? — спросила Вера.

— Одно из важных дел, ради которого я сюда прилетел.

— Какое же? — попытался уточнить Андрей. Ему хотелось разобраться, почему Вера лично занимается вопросами досуга американского дядюшки ее пациентки.

— Вам действительно интересно? — Он посмотрел поочередно на Веру и Андрея. Те молчали. — Хорошо. Постараюсь коротко, все мы люди занятые…

Рассказ его был словно путешествие во времени. Отец Осокорова, Игорь Георгиевич, был всемирно известным ученым, авиаконструктором, создавшим первый в мире тяжелый четырехмоторный самолет «Богатырь». Но самое главное изобретение, круто изменившее его жизнь, — это создание вертолета. Под его руководством были доведены до серийного производства вертолеты всех существующих классов. Его называли «Вертолетчик номер один». Сын стал продолжателем дела отца, и теперь журналисты, которые любят придумывать многозначительные имена, окрестили Марка Осокорова «Мистер Вертолет».

— А ваш дедушка, Георгий Алексеевич, был широко известным в России психиатром, профессором Киевского университета, — заметила Вера. — Мы его труды изучали в институте.

Глаза Осокорова потеплели.

— Да… Он был известен на весь мир. Но вернемся к отцу. Его удостоили звания почетного инженера, наградили орденом Святого Владимира IV степени, давшим ему дворянство. А потом…

— Революция?

— Именно.

…Работы по специальности больше не было, отец Марка Осокорова уехал во Францию, там спроектировал мощный бомбардировщик. Но какой-то злой рок преследовал его — чиновники не приняли самолет к производству. Он отправился в Америку, оставив жену и дочь, впрочем надеясь их забрать… В Нью-Йорке он оказался без средств к существованию, работал учителем вечерней школы. В двадцатых годах ему удалось собрать компанию русских эмигрантов, причастных к авиации: инженеров, рабочих и летчиков. Они составили костяк учрежденной им маленькой самолетостроительной фирмы «Осокоров аэроинжениринг корпорейшн». Жизнь как-то налаживалась. Он просил жену приехать, но она отказалась эмигрировать. Тогда отец женился на такой же эмигрантке из России.

— В этом браке родился я, — сказал Марк Игоревич. — И потом продолжил дело отца. Но теперь мой приезд сюда утратил главный смысл. — Он кивнул на телефон. — Я обратился в мэрию вашего города с просьбой о возврате мне нашей родовой усадьбы. Хотел за свои деньги восстановить ее и сделать там музей воздухоплавания. Мне сообщили, что в просьбе отказано. Забавно при этом, что в Вашингтонском музее хранится шляпа моего отца и первый вертолет, который он испытывал во дворе своего киевского дома, и в то же время в Киеве разрушается наша семейная усадьба…

— А чем мотивировали отказ? — поинтересовался дотошный Двинятин.

— Говорят, что усадьба продана, а владелец ее неизвестно где находится, и связаться с ним не представляется возможным.

— Обычная чиновничья отговорка, — задумчиво сказала Лученко. И тут же спросила: — А какое второе важное дело, Марк Игоревич?

— Да вот, хочу племянницу мою увезти к себе, в Америку. Пусть хоть на старости лет поживет, ни в чем не нуждаясь. Мы говорили с ней по телефону, она вполне здорова, по ее словам. Даже увлеченно преподает, потому и не смогла встретить, я в курсе. Но есть еще одно важное дело… Впрочем, боюсь, вам это будет не очень интересно.

— А вдруг будет? — усмехнулась Лученко.

— Только если вы любите писателя Гоголя…

— Николая Васильевича? Еще как любим! — воскликнул Двинятин.

— …И увлекаетесь жанром магии и фэнтези. Имеются в виду книги, фильмы, постановки и всяческая атрибутика.

Вера сказала:

— Мы, конечно, не очень горячие поклонники троллей и эльфов. Но книги о Гарри Поттере все читали, фантастику любим… Только вот вампиров не жалуем. А можете объяснить, в чем пересекаются интересы миллионера и любителей выдуманных, сказочных миров?

Оказывается, лет десять назад Марк Игоревич увлекся этим жанром и задумал учредить «Фестиваль магии и фэнтези». Вначале этот праздник был не слишком широко известен, хотя Осокоров щедро жертвовал на его организацию, привлекал лучших артистов. Это было такое грандиозное шоу — с карнавалами, цирковыми и театральными представлениями, постановками сцен по книгам Тол-кина «Властелин колец» и Урсулы Ле Гуин «Волшебник Земноморья». А также по циклу о Плоском Мире Терри Пратчетта.