«Знаешь, – томно говорила эта зараза, – в Тимочке чувствуется этакая утомленная мужественность, даже когда он просто сидит. А как он встает, ты видела? Одним лёгким, гибким движением! Я никогда еще не встречала мужчину с такой безупречной координацией!»

Стоун скорчила гримаску и отвернулась от моря. Координация… Вот тебе и координация…

Она крепко зажмурилась, но из глубин памяти неумолимо выплыло лицо Брауна. Оно ей так и запомнилось – в рамке визора. Антон Иванович позвонил, а потом подозвал внука. Она увидела в экране видеофона красивого парня, с сильными покатыми плечами и крепкой шеей… И на одно мгновение их глаза встретились – словно прозвучал удар колокола.

Она влюбилась сразу, с первого взгляда, хотя никогда не верила, что такое вообще возможно. Господи, а какая радость переполнила ее, когда он прилетел! Это было маленькое счастье, предвестник большого, которое навсегда и на двоих. Получается, на троих… Да ведь эта шлюха никогда никого не любила, кроме себя самой! Просто мадам Рожкову всегда тянет к красивым и драчливым мужикам. Ей это доставляет острое удовольствие – два самца сшибаются в поединке, сопят, мускулы так и играют под шкурами, а самочка в сторонке стоит и травку щиплет…

Змей – он точно такой, а Тиму эта зараза приманила потому, что Сихали стал ганфайтером. Разбудил таланты, скрытые в генах. Та самая безупречная координация, быстрая реакция, твердая рука и меткий глаз – все это уже было в Брауне, но дремало «на берегу», усыпленное воспитанием и безопасной, беспечной жизнью. И вдруг проснулось. Настал срок, пришел час – и грянули выстрелы. Пролилась первая кровь. «На берегу» Тима остался бы изгоем, «аномалом» с мозгодатчиком. Там же любое убийство, даже если человек защищал свою жизнь, – это ЧП. А вот в ТОЗО – почти что норма. Бластер для океанцев – инструмент. Топором рубят, молотком забивают гвозди, а с помощью оружия добиваются справедливости и устанавливают порядок.

Тима – мирный человек, очень спокойный и мягкий – если его не выводить. А выведешь – всё… Жестокая, жгучая ярость вдруг переполняет Сихали, побеждая рассудок. Тогда чувства его обостряются до предела, сердце стучит медленнее, походка становится кошачьей, а сам Тима смотрит на мир совершенно иными глазами – абсолютно безжалостными. И ему это не нравится!

Всякий раз, когда «Онекотан» с «Тако-мару» проходили мимо какого-нибудь плавучего острова и китопасы наведывались «в гости», Браун просил друзей не распространяться о его сноровке и умении обращаться с оружием. Друзья держались, но вот на «Моане-14» Арманто подвыпил и проболтался о подвигах Сихали. Тут же нашелся какой-то фармбой, охранявший планктонную плантацию и мнивший себя очень крутым. Начал приставать к Тиме и хвастаться. Я-де чайку в полете одним импульсом снимаю! Браун усмехнулся и поинтересовался, была ли та чайка вооружена? Фармбой увял и тут же воспрял снова, обозвав Тиму трусом. Тима холодно посмотрел на него и сказал: «Можешь думать, что захочешь», – и повернулся спиной.

Обескураженный кандидат в ганфайтеры остался стоять посреди комнаты, беспомощно оглядываясь.

В ярости он прокричал: «Я стреляю быстрее и точнее тебя!»

Сихали со скукой поглядел на него в зеркало и сказал: «Ладно, ты стреляешь быстрее меня».

Кто-то рассмеялся, неудавшийся соперник Тимы обернулся, но увидел только серьезные лица. Браун продолжал спокойно пить квас, и через несколько минут претендент на громкое имя ушел.

Слух о новом ганфайтере разнесся со скоростью звука – от китопаса к китопасу, от салуна к салуну, от «плота» до «плота». От одного идиота, жаждущего схватиться с Тимой, лишь бы доказать, кто лучший стрелок, до другого. И когда субмарины парней с «Летящей Эн» пристыковались к докам батиполиса «Маркус-Неккер», Брауна уже узнавали, поглядывая на него с опасливым восторгом. Тима морщился так, словно лимон жевал…

…Звонок радиофона развеял думы. Наталья сноровисто вытянула из кармана коммуникатор. Засветилась стереопроекция, бледная на солнце. Бородатое лицо в мятой фуражке осклабилось – это был Хэнк Руни, капитан «Ириана».

– Почтение, мадам, и добрый день! – пророкотал Хэнк. – Мы обговорили все дела с вашим сегундо. Цена нас устраивает, мы берем больше всех – двести голов…

– И в чем проблема? – неласково буркнула Наталья.

– А в том и проблема. Две сотни китов не сразу приучишь, а пастухов у нас нехватка… Может, ваши проводят кашалотов… ну, хотя бы первые сутки?

Стоун подумала и кивнула.

– Хорошо, я отправлю три звена субмарин.

– Вот и ладушки!

«Онекотан» басисто загудел, приветствуя собратьев. Плавучие базы ответили вразнобой. Начиналась гуртовка, жаркий день обещал стать горячим. Все китопасы «Летящей Эн» будут в деле – разбивать стадо на отдельные гаремы, отгонять молодняк, считать, клеймить… Не женская это работа.

«Онекотан» осторожненько, на самом малом, вошел в узкий пролив, соединяющий океан с лагуной. Если глядеть с палубы, то казалось, будто плавучая база не плывет по морю, а ползет по суше. Кольчатые стволы пальм клонились навстречу, их лохматые кроны шуршали на уровне палубы, почти задевая о леера.

И снова простор – перед катамараном распахнулась голубая лагуна. Вода была столь прозрачна, что чудилось – ее и вовсе нет. И не ползет «Онекотан» по земле, а парит над нею. По лагунной глади скользили паруса патрульных яхт, вдали зеленой полоской тянулся южный берег, а справа открывался порт – длинный пирс, по которому каталась башня киберпогрузчика с десятком сверхманипуляторов. Пять свешивались по одну сторону, пять по другую. Этакий киберспрут с громадными суставчато-коленчатыми щупальцами. Кучу денег на него угрохали…

Плавучая база пришвартовалась, и Наталья сошла на берег. Дома… Именно так она себя и ощущала – не с восклицательным знаком после хорошего слова «дом», не с точкой даже, а с многоточием. Говорят, что в дом, где живет одинокий мужчина, уют привносится лишь тогда, когда в нем поселяется женщина. Это правда. А что тогда сказать о доме, в котором проживает одинокая женщина? Там царит порядок, там присутствует уход, а уюта нет. Ибо создается он не просто так, а для кого-то. Для любимого мужчины.

Понятие семейного очага давно стало анахронизмом, ибо даже камины ныне строятся не для варкижарки или обогрева, а колорита ради. И функция женщины, как хранительницы очага, кажется надуманной. А зря. Семейный очаг незрим, но он согревает, когда две души делятся своим теплом, а два родных человека тянутся друг к другу. И как же холодно бывает одинокой, неприкаянной душе…

Рассеянно здороваясь с островитянами, высыпавшими на берег встречать китопасов, Наталья обогнула приземистый пакгауз и вышла на Главную улицу Вэйлхеда. Кривоватую – и единственную – улочку стискивали два ряда домов – стандартные постройки из литопласта или спектрогласса. Поселком Наталья гордилась – это был ее населенный пункт, на ее ИТО. Никто бы ей и слова не сказал, если бы она отказывала переселенцам – чешите, мол, отсюда, мой остров! Но отец со Станисласом были правы – так и веселее, и пиратам всяким отлуп давать куда сподручнее. К тому же бродяги, босяки всякие в Вэйлхеде не задерживались. Зато вон, Раш Джексон открыл свой «Грандотель», а Ли Цзинвэй держит магазин «Эмпориум». И еще куча салунов по обеим сторонам – пей, не хочу. Хотят! И еще как. Поселок служит центром притяжения для фармбоев, что держат вокруг ИТО кальмарные пастбища и планктонные плантации, для глубоководников-диперов, осваивающих абиссаль, для моряков и подводников, знающих такой транзитный пункт – «ИТО Витязя».