– Девять-ноль, старик, – произнес Ламонт с самодовольной улыбкой. – У вас немного усталый вид.

– Возраст, Ламонт, он всех побеждает со счетом девять-ноль, – ответил Кальвино.

Его противник почти не вспотел.

– Сквош поможет сохранить форму. Это жесткий спорт. У него самая большая смертность от сердечных приступов из всех видов спорта для закрытых помещений. Вам следует показаться доктору. У вас лицо красное. И дыхание тяжелое.

– Я выиграл одно очко в пятом гейме, – напомнил Кальвино.

– Да, это правда. Я помню. Когда я споткнулся, – ответил Ламонт.

– Простите, что сломал вашу ракетку, – сказал Винсент, поднимая обломки сломанной ракетки, с которой под странными углами свисали струны, как набивка из головы куклы.

– Вы червяк. Эта ракетка стоила две тысячи батов.

Кальвино отдал ему ракетку.

– Некоторые ракетки стоят дороже, чем другие, – заметил он, вытирая пот с лица полотенцем. – Поэтому вы прозвали Бена «Червем»? Спорт ему не давался и эта кличка была способом уколоть его?

Ламонт взглянул на свой «Ролекс» и, не отвечая, открыл стеклянную дверь.

– Как раз успеем принять душ перед похоронами Бена, – небрежно произнес он, словно речь шла о какой-то деловой встрече.

Когда они вышли, служитель за стойкой бара поставил два стакана и наполнил их водой со льдом. Ламонт сделал большой глоток, вздохнул и оставил сломанную теннисную ракетку на стойке.

– Червь и математику завалил, – заметил Филип.

Он исчез в раздевалке, распрямив плечи и высоко подняв голову, как человек, наслаждающийся своей победой. По выражению лица служителя Кальвино понял, что его внешность не слишком отличается от сломанной теннисной ракетки.

– Еще воды, сэр? – спросил тот.

Пока он наполнял стакан, Винсент заметил на доске за баром ежедневное расписание партий в сквош. Увидел вписанное имя Ламонта, а рядом – имя Кальвино.

– Как долго вы храните эти списки?

Служитель пожал плечами.

– Иногда – одну-две недели. Иногда – два-три дня. Иногда храним. Иногда выбрасываем.

Он достал пачку бумаг из выдвижного ящика и разложил их на стойке. Сыщик быстро пролистал толстую пачку старых ежедневных расписаний партий в сквош клуба. Особенно его интересовало несколько дат, которые застряли у него в голове: дата убийства Бена, убийства Тик и неудавшегося нападения на сад камней гадалки. Он нашел расписание на каждое из трех чисел. Есть! На каждом листе стояло имя Филипа, заказавшего один час игры на восемь часов утра в тот день. Тайское имя Нара стояло в строке напротив имени Филипа.

Кальвино достал влажную, измятую банкноту в пятьсот бат и положил ее на убитую ракетку. Подмигнул служителю, сложил руки и сделал маленький вай.

– Иногда храним, – произнес он, и улыбка служителя стала шире. – Иногда выбрасываем. Лучше никому об этом не говорить. Наша тайна.

– Без проблем, – ответил служитель.

– Когда-нибудь видели Нару?

– Да, видел. Он очень хорошо играет, – с гордостью ответил служитель.

– И очень хороший полицейский, – прибавил Кальвино, следя за его реакцией.

Служитель продолжал улыбаться и кивать, весело и беззаботно, как будто мир – это прекрасное, полное надежд место.

– Очень важный человек, – сказал он.

– Водит серо-стальной «БМВ», – произнес Кальвино.

Служитель поднял большие пальцы обеих рук.

– Очень хороший автомобиль.

Даенг была очень занятой женщиной. Сначала Нара в своем «БМВ», после двенадцати дня, а позже, к вечеру – Филип на «Мерседесе». Это был день немецких автомобилей класса «премиум» на Сой Миа Ной.

Громкий шум душа в маленькой мужской раздевалке внезапно прекратился, и Ламонт стал напевать старую мелодию «Битлз» «Вечер тяжелого дня». Кальвино слез с табурета у стойки бара, протянул руку и схватил «Бангкок пост», лежащую рядом с «Нейшн» на стеклянном кофейном столике. Он беспокоился о Пратте, которого держали в заложниках в собственном доме, и о Мани и двух их детишках. Нара – очень важная персона, это правда, подумал Винсент. Он вложил сложенные расписания корта в газету и прошел в раздевалку с газетой под мышкой. Ламонт вытирался полотенцем, напевая перед зеркалом; он чуть не посылал себе воздушные поцелуи. Кальвино засунул газету в свой шкафчик, разделся, включил душ и встал под него, наслаждаясь потоками горячей воды. Он жил в квартире с холодной водой. Горячий душ был роскошью. Потом Ламонт постучал кулаком в дверь душа.

– Пора высадить натуралиста Бена в сад, – сказал он.

Кальвино выключил душ. Англичане хоронили своих покойников, а тайцы своих сжигали. Отец Бена Хоудли решил, что кремация – правильный выбор.

Ламонт сидел в маленькой прихожей за раздевалкой и читал «Пост», когда Винсент вышел в черном костюме. Его мокрые черные волосы были гладко зачесаны назад.

– Кальвино, иногда вы действительно похожи на итальянца, – сказал Ламонт, подняв глаза от газеты и улыбаясь собственной шутке.

– А вы иногда действительно говорите, как болван, – ответил сыщик. – Но знаете, что делает нас одинаковыми?

Ламонт пожал плечами

– Никто из нас не способен измениться.

Служитель, который прежде тихо сидел за стойкой бара, теперь вышел на корт и практиковался в одиночку, без видимых усилий, грациозно, выполняя удары справа и слева. Когда они уходили, Кальвино на секунду остановился, чтобы посмотреть на эту демонстрацию мастерства.

– Даенг неплохо играет. Один раз она выиграла у меня со счетом одиннадцать-девять, – сказал Ламонт.

Больше одного раза, подумал Кальвино.

* * *Внутри нового черного «Мерседеса» Ламонта пахло мягкой новой кожей. Запах успеха, удовольствия и власти. Кальвино помнил, как этот автомобиль умчался вместе с Даенг, продавщицей антиквариата, и стремительно свернул на Сукхумвит-роуд с Сой Миа Ной. Она сидела близко от него. В Бангкоке община экспатов была маленькой и компактной, как большая городская школа, а ее коридоры – такими узкими, что Винсент часто неожиданно натыкался на смутно знакомого человека, которого уже видел раньше.

Ламонт сел и включил двигатель. Охранник, стоящий на выезде из клуба, узнал Филипа и остановил поток машин, чтобы они могли без помех влиться в него. На перекрестке с Нана Ламонт остановился на светофоре. Он следил взглядом за стройными женщинами в коротких юбках, сначала в одном направлении, а потом переключался на другую, идущую в противоположную сторону. Кальвино сидел молча, ожидая, когда загорится зеленый свет. Он думал о том, что неопределенные, случайные связи начинают исчезать, словно сработал переключатель в замке с правильно подобранным ключом, бороздки совпали, края слились, и все встало на место.