Забыл вам сообщить, что проживал я тогда в Ирландии на берегах Шеннона. Весь день я провел в городке с богатейшим историческим прошлым, тщетно разыскивая манускрипты каллиграфов XVIII века, а с наступлением вечера рассчитывал вернуться в Лимерик.

В моем распоряжении был плохонький велосипед с растянутой цепью. Соблюдая некоторые предосторожности, я бы спокойно проделал обратное путешествие, не поднимись этот проклятый туман. Гнусная велосипедная цепь, по-видимому, заключила договор с дьяволом — она соскочила, как только сгустился туман.

Пришлось толкать его руками, идя по травянистой дорожке, вьющейся по мокрой пустоши, на которой произрастали дубы и карликовые бирючины. Вскоре темно-серый горизонт вновь затянули пепельно-черные тучи, поднялся порывистый ветер и полил дождь. В полумиле от меня высился заросший травой холм, и я направился к нему, чтобы оглядеться, осмотреть окрестности и, может, с божьей помощью найти укрытие.

Нюх меня не подвел; я действительно заметил убежище.

Неподалеку высился двухэтажный деревенский дом с небольшим запущенным садом и железной, кованой решеткой, преграждавшей путь к нему. Сквозь плотную завесу дождя я разглядел отблеск огня в одном из окон первого этажа, и это пламя стало для меня призывным светом маяка.

Толкая упрямый велосипед, я добрался до решетки, и в этот момент сильнейший раскат грома расколол небо.

Тщетно пытался я нащупать кнопку или рукоятку звонка — их не было, но стоило мне толкнуть калитку, как она распахнулась. Шагах в тридцати от меня плясало пламя, бросая красные блики и разгоняя окружающие тени. Я подошел к окну, чтобы рассмотреть комнату и увидел лишь высокий камин, где весело пылал сухой тростник. Остальная часть обширной комнаты была погружена во мрак.

Хотя я насквозь промок и над головой громыхал гром, я не мог не соблюсти правил приличия и постучал в запыленное стекло. Ожидание показалось долгим — потом я услышал шаги, дверь отворилась, и из-за нее на мгновение выглянуло бледное лицо.

— Разрешите войти? — спросил я.

Голова исчезла, но дверь осталась открытой.

Дождь полил с новой силой, и я, волоча за собой велосипед, вбежал в коридор.

Через распахнутую дверь комнаты я видел, как на стенах плясали красные отсветы пламени. Широкие трещины разбегались по отслоившейся штукатурке, испещренной серебристыми следами улиток. Я прислонил велосипед к стене и решительно вошел в комнату. Она была грязна и пуста, но рядом с камином стояло великолепное кресло, обтянутое испанской кожей. Оно манило к себе, и я устроился в нем, поставив ноги на изъеденную ржавчиной решетку и протянув озябшие руки к огню.

Может, я не притворил дверь, но не увидел и не услышал, как появился хозяин дома. Он вдруг вырос рядом с креслом.

Самое странное из существ, которые когда-либо приходилось видеть — тощий старик, в котором едва теплилась жизнь. На нем был ниспадавший до пола сюртук, а его узловатые, прозрачные руки молитвенно лежали на груди.

Самой странной частью его облика была голова — совершенно лысая и с необычно бледным лицом. Я боялся заглянуть ему в глаза, ибо на таком лице они должны были наводить ужас. Но веки оставались сомкнутыми, и я понял, что человек слеп.

Я стал пространно объяснять, как попал сюда, говорил об упрямом велосипеде, тумане, дожде, буре.

Он не двигался, словно не слышал меня, и не трясись его голова от старости, я бы принял его за фантастически уродливую статую. Мне не верилось, что из этой впалой груди мог донестись голос, но вдруг он тихо заговорил, и по тону я угадал в нем хорошо воспитанного человека.

— Отсюда до Дублина далеко, — произнес он.

— Я направляюсь в Лимерик, а не в Дублин — ответил я.

Ответ, казалось, удивил его.

— Прошу простить меня.

Он расцепил пальцы, и длинная рука мелькнула перед моим лицом. Я почувствовал прикосновение к шее, и вдруг он отдернул руку. Странное и тягостное прикосновение! Словно меня коснулось ледяное дыхание ветра, а не живая плоть.

— Вы, несомненно, сели в кресло, — спросил он.

— Конечно… Может, мне встать?

— Нет, нет, но когда наступит ночь, будет разумнее пересесть на одну из скамеек.

Он подошел к шкафчику с неплотно закрытыми дверцами, достал бутылку и поставил на стол.

— Угощайтесь.

Затем направился к двери, открыл ее, и я больше не видел его.

Мне было холодно, содержимое бутылки — одно из лучших испанских вин — манило, и я с удовольствием осушил добрую половину. Затем, сморенный хмельным напитком, теплом огня и усталостью, заснул в уютном кресле.

Среди ночи я внезапно проснулся.

Пламя в камине угасало, но света хватало, чтобы видеть комнату. Она была пуста, но сон мой прервал сильный удар и боль.

Я вспомнил о бутылке и протянул к ней руку, но в то же мгновение она без всяких видимых причин отлетела в сторону и с грохотом разлетелась на куски.

Я вжался в кресло, но меня схватили за шею и вышвырнули на середину комнаты, словно я весил не больше кролика. Я вскочил на ноги одновременно испуганный и разозленный.

Кресло заскрипело, словно кто-то уселся в него, и я услышал вздох облегчения.

Почему на меня нашло упрямство? Я чувствовал себя оскорбленным и направился к креслу, намереваясь вновь занять его. Но в кресле уже кто-то сидел. И невидимка доказал свое присутствие.

Меня схватили, с силой встряхнули и отбросили прямо к двери.

Я не стал ждать продолжения. В безотчетном ужасе, лишившись разума, ринулся в коридор, схватил велосипед и выскочил на улицу. Не помню, как поставил на место цепь, пронесся сквозь ливень и ураган и, либо благодаря колдовству, либо помощи всех ирландских святых, очутился на рассвете в Лимерике, где поведал обо всем своему другу доктору О’Нейлу. Тот, хмуря брови, выслушал рассказ.

— Я знаю этот дом, — промолвил он, наконец. — Он принадлежал семейству Кернс и пустует добрых пять лет.

— А огонь, кресло, вино и бледный человек?! — в нервном запале воскликнул я.

— Могу сообщить вам лишь следующее, — сказал врач. — Слепец, которого вы описали, мне знаком. Это — старый слуга Кернсов, Джозеф Самброэ, но он умер пять лет тому назад. Последний из Кернсов свернул на дурную дорожку. Этот громила двухметрового роста и медвежьей силы отягчил свою совесть мерзкими убийствами. Вчера его повесили.

Я молчал, онемев от ужаса, а доктор продолжал:

— Кажется, я понимаю ваше странное ночное приключение. «Отсюда до Дублина далеко», — сказал старый слуга. Он принял вас за Джеймса Кернса, последнего из его хозяев.

— Это не объяснение! — возмутился я.

— Конечно, нет, но не могу предложить иного. Можете смеяться и считать меня болтливым стариком — тень старого слуги поджидает тень своего хозяина. Вернувшись в дом, свирепый призрак находит вас в любимом кресле и поступает с вами так, как вы того заслуживаете.