– Мне было просто интересно понять, почему Высокое Лезвие прыгнул в бассейн.

– Он упал случайно. Так он сам сказал.

– Да нет, – возразил Роуэн, – прыгнул.

– Откуда мне знать? – пожал плечами Годдард. – Сам спроси у него. Хотя я не думаю, что тебе пойдет на пользу, если ты лишний раз напомнишь ему об этом нелепом происшествии.

И поменял тему:

– Ты тут довольно дружески болтал с одним из приглашенных. Может быть, в следующий раз мне таких пригласить побольше?

– Нет, это просто… – ответил Роуэн, покраснев. – Это просто приятель из дома.

– Понятно. Это ты пригласил его?

Роуэн покачал головой:

– Я и понятия не имел, что он придет. Если бы я решал, кого звать, а кого нет, его бы здесь не было.

– Почему? Твои друзья – это мои друзья.

Роуэн не ответил. Он не различал, когда Годдард серьезен, а когда издевается.

Роуэн молчал, а Годдард рассмеялся:

– Слушай, это вечеринка, а не заседание совета инквизиции.

Хлопнув Роуэна по плечу, он пошел к дому. Сохрани Роуэн хоть капельку здравого смысла, он оставил бы все как есть. Но увы.

– Люди говорят, что жнец Фарадей был убит каким-то другим жнецом.

Годдард остановился и медленно повернулся к Роуэну.

– Так говорят люди?

Роуэн глубоко вздохнул и пожал плечами, пытаясь сделать вид, что все это пустяки, и дать обратный ход. Но было слишком поздно.

– Это просто слухи, – сказал он.

– И ты думаешь, я имею к этому отношение?

– А вы имеете? – спросил Роуэн.

Жнец Годдард подошел ближе, пытаясь взглядом проникнуть в ту темную, холодную часть души Роуэна, где тот сейчас затаился.

– В чем ты меня обвиняешь, мальчик? – спросил жнец.

– Ни в чем, Ваша честь. Это просто вопрос, чтобы, так сказать, прояснить ситуацию.

Роуэн попытался сохранить уверенность во взгляде, но холодная суть Годдарда, прятавшаяся за фасадом его лица, казалась непроницаемой и бездонной.

– Будем считать ситуацию проясненной, – сказал Годдард с саркастической легкостью в голосе. – Посмотри вокруг себя, Роуэн. Неужели ты думаешь, что я расстанусь со всем этим великолепием, нарушив седьмую заповедь? Зачем мне избавлять этот мир от уже выдохшегося жнеца, принадлежащего старой гвардии? Фарадей сам себя прикончил, потому что глубоко в душе понимал, что это самый осмысленный поступок из тех, что он совершил за последние сто лет. Его время кончилось, и он это знал. А если твоя маленькая подружка пытается вести против меня грязную игру, то пусть лучше поостережется, а не то я уничтожу всю ее семью, как только закончится срок их иммунитета.

– Это будет нарушением второй заповеди, Ваша честь, – сказал Роуэн спокойно, но решительно.

На мгновение Роуэну показалось, что Годдард готов убить его, но внезапно огонь в глазах жнеца исчез, словно поглощенный той бездонной глубиной, которая таилась у него внутри.

– Ты всегда готов предостеречь, если я сделаю что-то не так? – спросил Годдард.

– Я стараюсь, – ответил Роуэн.

Годдард, не отрываясь, смотрел на него несколько мгновений, а потом сказал:

– Завтра ты будешь тренироваться в стрельбе из пистолета по живым мишеням. Ты убьешь всех, кроме одного, используя не больше одной пули на каждого. И если ты этого не сделаешь, то я – без всякого злого умысла или предубежденности – убью твоего приятеля, с которым ты тут так весело болтал.

– Что?

– Я выразился неточно?

– Но, Ваша честь… Нет, я все понял.

– А в следующий раз, когда тебе придет в голову кого-нибудь обвинять, сперва убедись, что ты никого этим не оскорбляешь.

И Годдард пошел прочь, а мантия развевалась позади него подобно флагу. Но прежде чем он отошел достаточно далеко, Роуэн услышал:

– Если бы я действительно убил жнеца Фарадея, было бы непозволительно глупо признаться кому-либо в таком поступке.

– Он просто на тебя давит, – сказал жнец Вольта.

Они с Роуэном проводили вечер в игровой комнате, за бильярдным столом.

– Но ты его действительно оскорбил. Я имею в виду, с убийством жнеца. Такое невозможно.

– А мне кажется, он вполне мог.

Роуэн ударил кием, но промахнулся. Голова его была занята отнюдь не пулом. Он даже не помнил, какие шары здесь его – сплошные или полосатые.

– А ты не подумал, что Ситра, быть может, тоже на тебя давит?

Вольта сделал удар, загнав в лузу и сплошной, и полосатый шар. Но и это не помогло Роуэну понять, что к чему.

– Я вот что хочу сказать: не тупи! Ты не видишь, что она играет с тобой в свою игру.

– Она не такая, – ответил Роуэн, выбрал полосатый шар и загнал его в лузу. Очевидно, он выбрал правильно, потому что Вольта позволил ему сделать очередной удар.

– Люди меняются, – сказал Вольта. – Особенно за период ученичества. Ученик жнеца – это одни сплошные изменения. Почему, ты думаешь, мы расстаемся с нашими именами и никогда больше не используем старые? Да потому, что к моменту посвящения мы становимся совсем не теми, кем были прежде. Профессиональные жнецы, а не лапочки-детишки. Она же пережевывает тебя как жевательную резинку!

– А я сломал ей шею. Так что мы в расчете.

– Но ты ведь не хочешь быть в расчете. Ты желаешь идти на Зимний конклав с явным преимуществом или по меньшей мере с чувством, что таковое у тебя имеется.

В комнату влетела Эсме:

– Я играю с победителем.

И исчезла.

– Вот и стимул к проигрышу, – проворчал Вольта.

– Надо будет взять ее с собой утром на пробежку, – сказал Роуэн. – Пусть поупражняется, в форму придет.

– Верно, – ответил Вольта. – Хотя она толстая от природы. Генетика.

– Как ты узнал?..

И тут Роуэн понял все. Это и раньше бросалось в глаза, но он стоял слишком близко и не видел очевидного.

– Да нет! – произнес он. – Ты шутишь!

Вольта с самым беспечным видом покачал головой:

– Не понимаю, о чем это ты!

– Ксенократ?

– Твой удар.

– Если станет известно, – сказал Роуэн, – что у Высокого Лезвия есть незаконная дочь, ему крышка. Это серьезное нарушение закона.

– Знаешь, что может быть еще хуже? – спросил Вольта. – Если дочь, о которой никто не знает, будет уничтожена.

С дюжину мыслей и воспоминаний пронеслось пред внутренним взором Роуэна. Все концы сходились, и все обретало смысл. Эсме не уничтожили во время «жатвы» в продуктовом дворике, с Эсме носятся как с принцессой. Как там сказал Годдард? Что она – самый важный человек, с которым он встретится? Ключ к будущему?