Бетси Мэнуилл, подумала миссис Ричардсон, всегда была малодушна. Вечно ее надо пинать – иначе не сделает даже того, чего сама хочет. На каждую мелочь ей нужно разрешение – намазать губы, купить красивое платье, поднять руку на семинаре. Рохля. Ей требуется твердая рука.

– Это конфиденциальная информация. – Элизабет выпрямилась. – Извини.

– Бетси. Должна признаться, мне обидно. Что после стольких лет дружбы ты мне не доверяешь.

– Дело не в доверии, – начала Элизабет, но миссис Ричардсон продолжала, будто ее не перебивали.

Я столько для нее сделала, думала миссис Ричардсон. Я ее воспитывала, я ей была вместо родной матери, я выманивала ее из скорлупы, а теперь она сидит за большим столом в шикарном кабинете на работе, которой я помогла ей добиться, и крохотное одолженьице не хочет мне сделать.

Миссис Ричардсон открыла сумочку, достала золотистый тюбик помады и карманное зеркальце.

– Ты же доверяла моим советам весь колледж, правда? И когда я сказала, что надо пойти на рождественскую вечеринку? Ты мне доверяла, когда я велела позвонить Деррику самой, а не ждать, пока не позвонит он. И ты была помолвлена… когда? К Дню святого Валентина. – Крохотными четкими мазками миссис Ричардсон обвела губы по контуру и со щелчком закрыла помаду. – Ты мне доверяла, и теперь у тебя есть муж и ребенок, и, по-моему, прежде от доверия ко мне тебе выходила только польза.

Эта филиппика подтвердила давние подозрения Элизабет: все эти годы Элена наращивала кредит. Может, она взаправду хотела помочь, может, действовала по доброте душевной. И однако вела учет всего, что сделала для Элизабет, до последней крохи поддержки, и теперь ждала уплаты. Элена считает, что я ей должна, сообразила Элизабет; Элена считает, что это по справедливости, что по правилам она должна получить то, что заслужила.

– Надеюсь, ты не думаешь, что и всем своим браком я обязана тебе, – сказала Элизабет, и миссис Ричардсон опешила от ее резкости.

– Конечно, я не о том… – начала она.

– Я всегда помогу тебе чем смогу, ты знаешь. Но есть закон. И этика, Элена. Я разочарована – удивительно, что ты вообще об этом просишь. Ты же всегда так переживала, что правильно, а что неправильно.

Глаза их скрестились над столом; миссис Ричардсон никогда не видела у Бетси такого ясного, такого прямого, такого яростного взгляда. Обе молчали, и в раздувшемся пузыре тишины на столе зазвонил телефон. Элизабет еще миг не отводила глаза, а потом сняла трубку:

– Элизабет Мэнуилл. (Невнятное бормотание в динамике.) Ты меня застал на пороге. Я ухожу на обед. (В трубке еще побормотали. Миссис Ричардсон показалось, что там извиняются.) Эрик, мне не нужны оправдания – мне нужно, чтобы все было сделано. Нет, я жду уже неделю. Больше ни минуты. Так, слушай, все, я сейчас спущусь. – Элизабет повесила трубку и повернулась к миссис Ричардсон: – Мне надо сбегать вниз – я жду отчета и приходится пинать их на каждом шагу. Одна из прелестей директорства. – Она поднялась. – Пять минут. Я вернусь, и сходим пообедать. Я с голоду умираю, а в полвторого у меня совещание.

Она ушла, а миссис Ричардсон посидела одна в ошеломлении. Бетси Мэнуилл так с ней разговаривала? Правда? Бетси Мэнуилл намекала, что она, миссис Ричардсон, поступает неэтично? И эта колкость напоследок, про директорство – словно Бетси напоминала ей, до чего она важная птица, словно говорила: я теперь буду поважнее тебя. Хотя миссис Ричардсон и помогла ей получить эту самую работу. Миссис Ричардсон поджала губы. Дверь в кабинет прикрыта; снаружи никто не заглянет. Она обогнула стол, пихнула мышь по коврику, и черный монитор Элизабет воссиял: таблица с расходами от начала года и по сей день. Миссис Ричардсон задумалась. Наверняка в клинике есть какая-то база данных с картами пациентов. Щелчком мыши она свернула таблицу – и опля, фокус-покус: окно со списком пациентов за нужный период. Миссис Ричардсон окатило самодовольство. Значит, Бетси передумала в последний момент. А я что говорила? Рохля.

Миссис Ричардсон склонилась над столом и торопливо пролистала список. Биби Чжоу не нашла. Но в глаза бросилось имя в конце, в первых числах марта. Пёрл Уоррен.

Спустя шесть минут, когда Элизабет Мэнуилл вернулась, миссис Ричардсон вновь сидела в кресле, безмятежная и невозмутимая, и только одной рукой стискивала подлокотник. Она опять открыла на экране таблицу с бюджетом, усыпила монитор, и Элизабет, после обеда вернувшись за стол, ничего не заметит. С облегчением закроет список пациентов, гордясь собой: наконец-то она бросила вызов Элене Ричардсон.

– Пошли обедать, Элена?

За сааг панир и курицей тикка масала миссис Ричардсон взяла Элизабет за локоть:

– Мы давние подруги, Бетси. Мне было бы очень больно, если бы эта история нас рассорила. Надеюсь, не стоит говорить, что я прекрасно все понимаю и не держу обиды.

– Ну конечно, – сказала Элизабет, вилкой пыряя кусок курицы.

С самой клиники Элена Ричардсон была чопорна и холодновата. Всегда такая была, думала Элизабет: обворожительная, и великодушная, и сыплет любезностями, а потом, если ей что-то нужно, не сомневается ни секунды, что ты не сможешь отказать. Ну, значит, Элизабет совершила невозможное: она отказала.

– А Лекси по-прежнему в театре? – спросила она, и до конца обеда они сводили светскую беседу к общим знаменателям: дети, дорожные пробки, погода. Вообще-то эти две женщины обедали вместе последний раз, хотя до конца жизни будут сердечно друг с другом раскланиваться.

Выходит, невинная деточка Пёрл не так уж и невинна, размышляла миссис Ричардсон, возвращаясь на работу. Насчет личности отца у нее не было ни малейших сомнений. Она давно подозревала, что Пёрл и Сплин не просто дружат, – в их годы, если мальчик и девочка столько времени проводят вместе, непременно случается что-то, – и она была в ужасе. Как они могли так сглупить? Миссис Ричардсон знала, до чего серьезно в Шейкер-Хайтс подходят к сексуальному воспитанию; два года назад она заседала в комитете школьного совета, когда одна родительница пожаловалась, что ее дочери на ОБЖ велели для тренировки надеть презерватив на банан. Подростки будут заниматься сексом, говорила тогда миссис Ричардсон; возраст, гормоны, мы не в силах помешать; лучшее, что тут можно сделать, – научить их беречься. Похоже, я была слишком наивна, думала она теперь. Какая безответственность – как они могли? И более настоятельный вопрос: как они умудрились скрыть от нее? Как это могло произойти прямо у нее под носом?

С минуту она подумывала заехать в школу, вызвать их из класса, поинтересоваться, что же это они за идиоты. Лучше обойтись без скандала, решила она. Иначе узнают все. Девушки в Шейкер-Хайтс время от времени делали аборты – это уж наверняка, они же подростки, – но подобные вещи, разумеется, скрывались. Никто не станет трубить о своей безответственности на весь мир. Все начнут судачить – миссис Ричардсон знала, как разлетаются слухи. И знала, что такое остается с девушкой навсегда. Уже не отмыться. Первым делом, как вернется домой, миссис Ричардсон поговорит со Сплином.