Не глядя Иззи в глаза, Лекси сказала:

– Пока ты не спросила: мы с Брайаном расстались.

– Это жалко, – ответила Иззи, и оказывается, не соврала. Брайан всегда был с ней мил, пару раз, когда они с Лекси только начали встречаться, а Иззи еще училась в средних классах, разрешал ей пойти с ними выпить молочных коктейлей в “Искренне ваших”; иногда подвозил домой, если ехал мимо и замечал ее на тротуаре. Иззи глянула на Лекси, потом на Мию. – Мне как… лучше уйти?

Мия у плиты, вскрывая чайный пакетик, сделала вид, что очень занята. Лекси покачала головой.

– Останься, – сказала она. – Все нормально. Я нормально. Просто… останься.

После паузы Иззи подтолкнула к ней по столу бумажный квадрат, и Лекси взяла его и стала повторять за сестрой: сложить вдвое, потом назад, потом к центру, наружу, а затем взялась за уголки и потянула, и журавлик расцвел у нее в руках бледным цветком.

* * *

– Судья Райнбек говорит, что пока не готов принять решение, – сообщил мистер Ричардсон жене в последнюю неделю апреля.

Хэролду Райнбеку было шестьдесят девять лет – седовласый, давний поклонник бокса, увлеченный охотник-любитель, но при этом чуткий человек; он прекрасно сознавал, до чего эмоционально прихотливо это дело. Собственно говоря, весь месяц, с окончания слушаний, он не спал ночами, лежал часами кряду и думал про маленькую Мэй Лин Мирабелл, как он называл ее про себя, – педантично выказывая справедливость, он, слыша одно имя, про себя подставлял и другое, и в голове у него имена слились. С девочкой сидела няня, на слушания ребенка не брали – известно, что младенцы не любят продолжительных судебных заседаний, – и Эд Лим мудро водрузил себе на стол увеличенную фотографию Мирабелл, и все в зале смотрели на портрет с утра до ночи. В результате судья, обдумывая выслушанные за день показания, воображал это детское личико и чем больше размышлял, тем безвыходнее становилось это дело. Судья уже остро сопереживал царю Соломону и по утрам, не выспавшись и не обретя легкости в мыслях, ни за что ни про что рявкал на клерков и секретаря, сам не понимая, с чего бы вдруг.

– Мука мученическая, – сказала миссис Маккалла подруге за сочувственной чашкой кофе. Как всегда, миссис Ричардсон пришла к ней, подальше от чужих глаз. – Чего еще ему надо? Что тут такого сложного?

Радионяня на столе затрещала, и миссис Маккалла сделала чуть погромче. Обе женщины примолкли, и кухню наполнило тихое сонное дыхание Мирабелл.

– А еще что-нибудь ты можешь сказать судье? – спросила миссис Ричардсон. – Как-то дополнить контекст? Может, ему стоит взвесить еще какие-то факторы. – Она подалась к миссис Маккалла: – Может, вы с Биллом о чем-то забыли? Почему опеку лучше присудить вам? Или… – Она замялась, но все равно договорила: – Или почему Биби – негодная мать? Хоть что-нибудь.

Миссис Маккалла погрызла ноготь. У нее с детства водилась такая нервическая привычка, и в последнее время миссис Ричардсон снова ее подмечала.

– Ну… – начала миссис Маккалла и осеклась. – Это, наверное, неправда.

– Линда, это, может, твой последний шанс, – мягко сказала миссис Ричардсон. – Лучше выложить все, что есть.

– Просто подозрение. У меня нет никаких доказательств. – Миссис Маккалла вздохнула. – Месяца три назад я заметила, что Биби как-то… пополнела. Лицо округлялось, я прямо видела, когда она приходила с соцработницей за Мирабелл. И… грудь. И соцработница сказала странное. Она сказала, что в одну из встреч Биби внезапно убежала в туалет. Они сидели в библиотеке, Биби вдруг сунула ребенка Эдриэнн и умчалась. Эдриэнн сказала, что слышала, как Биби тошнит. – Миссис Маккалла посмотрела на миссис Ричардсон. – И я вот подумала: а вдруг она беременна? Она тогда такая измученная была. Меня прямо что-то укололо. Беременные – они такие… ну, видно, если присмотреться. Столько лет прошло, мы столько раз пытались, мои подруги беременели одна за другой – и каждый раз я знала прежде, чем они говорили. Я каждый раз знала, что ты беременна. Помнишь, Элена?

– Ты знала, – подтвердила та. – Каждый раз. Я даже не успевала сказать.

– А потом, с месяц назад, она вдруг стала прежняя. Лицо разгладилось. Опять тощая и прямая как палка. И я вот подумала. – Миссис Маккалла вдохнула поглубже. – Я подумала, может, была беременность, но Биби ее прервала.

– Аборт. – Миссис Ричардсон выпрямилась в кресле. – Серьезное обвинение.

– Я не обвиняю, – возразила миссис Маккалла. – Я же говорю – доказательств нет. Только подозрение. И ты сама сказала – что угодно. – Она глотнула остывший кофе. – А если она сделала аборт, это что-то изменит?

– Не исключено. – Миссис Ричардсон поразмыслила. – Аборт, конечно, не делает ее плохой матерью. Хотя, если новость выплывет, общественное мнение будет, пожалуй, против нее. Люди не любят слушать про аборты. А делать аборт, когда пытаешься вернуть ребенка, которого бросила? – Она побарабанила пальцами по столу. – Как минимум это значит, что ей хватило опрометчивости опять забеременеть. – Миссис Ричардсон взяла подругу за руку, сжала. – Я проверю. Вдруг найду что-нибудь полезное? Если найду, сообщим судье.

– Элена, – вздохнула миссис Маккалла. – Ты всегда знаешь, как поступать. Что бы я без тебя делала?

– Биллу и Марку ни слова, – велела та, беря сумку. – Не будем их заранее обнадеживать. Доверься мне. Я все устрою.

На самом деле Биби не беременела. Стресс перед слушаниями, сегодня съемочная группа толчется у дверей ресторана, завтра репортер останавливает Биби на улице и тычет микрофоном ей в лицо, газеты, такое ощущение, высказываются чуть не каждый день, начальник ворчит, потому что Биби то и дело отпрашивается к адвокату, – короче, у нее развилось пристрастие к нездоровой еде: “Орео”, картошка фри, как-то раз – целый пакет свиных шкварок; за месяц Биби набрала пятнадцать фунтов. Восполняя отгулы, она брала лишние смены, работала до двух или трех ночи, закрывала ресторан, а назавтра приходила к девяти утра открывать. Этот период в памяти ее запечатлелся лишь размытым пятном. А потом она отравилась – контейнер с остатками из ресторана слишком долго простоял в холодильнике, – и ее стошнило прямо в библиотеке перед соцработницей. После этого Биби не ела несколько дней, а когда оклемалась, выяснилось, что теперь, за считаные недели до суда, она так нервничает, что есть не может вообще. К началу слушаний она сбросила набранные пятнадцать фунтов и еще десять вдобавок.

Однако миссис Ричардсон ничего этого не знала. Не в силах доказать то, чего нет, она, что логично, отправилась на поиски доказательств того, что есть. Я могу раскопать что угодно, напоминала она себе. Даже если сама не знаю, всегда есть знакомые. На следующее утро она достала свой “Ролодекс” и перелистала до “М”: Мэнуилл, Элизабет.

Миссис Ричардсон и Элизабет Мэнуилл делили комнату на первом курсе колледжа, и хотя позднее переехали к другим соседкам, друг друга не теряли до самого выпуска и потом тоже. Они возродили свое приятельство, когда Элизабет переехала в Кливленд и возглавила медицинскую клинику чуть восточнее Шейкер-Хайтс – оказывается, единственную клинику в Ист-Сайде, где делают аборты.