— Владимир Сергеевич, все правильно, — скрипучим металлическим голосом говорит Панкратов.

Коноплянников смиряется, но все же бормочет что-то вполголоса.

Так, теперь со вторым сейфом… второй сейф мой. Никакой совместности. Никаких ограничений.

— А после двадцать второго в течение десяти дней… — трандычит клерк, — Чернотцова Ксения Николаевна…

Все верно. Если сделка по каким-либо причинам не состоится — например, Будяев откажется продавать свою квартиру или все мы сейчас по дороге к нотариусу упадем с моста, — госпожа

Чернотцова сможет получить свои деньги обратно.

— Вот здесь, пожалуйста… и здесь…

Новый круг подписей.

— Прошу вас. Прошу вас. Прошу вас.

Еще раз набрать код. Запиликало. Сейф открыт.

Теперь Панкратов тычет, глядя в бумажку… тоже нормально.

— Прошу вас…

Дружно шагаем к решетчатой стальной дверце в хранилище. Ключи от нее у другого человека. Вот и он.

— Пожалуйста.

Справа ряды сейфов, слева закрывающиеся жалюзи кабинки для расчетов.

Служитель быстро находит в связке ключей нужный, сует в скважину. Я засовываю свой во вторую. Поворачиваем вместе.

Дверца сейфа открывается.

— Пожалуйста, — приветливо говорит служитель. — Ключ не вынимайте, тогда закрыть сможете сами.

— Спасибо.

Вытягиваю кассету — плоский металлический ящик. Тысяч на триста пятьдесят — если, конечно, стодолларовыми купюрами.

— За какой стол? Сюда? Да как хотите… давайте сюда…

Ксения раскрывает сумочку и выкладывает на столик пакет.

Разворачивает. Семь пачек. Одна чуть тоньше.

Я включаю счетчик купюр, сканер, синюю лампу.

— Ну что, господа, начнем? Ксения, смотрите внимательно, что мы делаем с вашими деньгами. Это ведь пока еще ваши деньги.

Деньги хорошие. Шесть пачек прямо со станка — одной серии, по номерам. На верхней бумажке 001, на нижней — 100. Мое дело — отсчитать будяевские. В числе которых и мои. То есть — наши.

Наших — тридцать девять. Тридцать девять тысяч… На слух много.

А посмотришь — сущая ерунда. Три пачки и девяносто бумажек. Вот из-за этих-то пустяков вся битва. Стоит оно того? Кто его знает.

Счетчик машет лопастями, как пловец на короткой дистанции. Нет, гораздо быстрее. Сто. Вторая пачка. Сто. Третья. Сто. Теперь из четвертой девяносто… есть. В четвертой остается всего десять.

Впрочем, мне все равно, сколько там остается. Главное — отсчитать наши. Остатки меня не интересуют. Остатки — это чужое.

Несколько купюр в сканер — ширк… ширк… ширк… Умная машина

— только лампочки помаргивают. Из этой пачки — ширк… ширк… ширк… А из этой? Ширк… ширк… ширк… А из этой? Ширк… ширк… ширк… А из девяноста? Тоже хорошо. Ну просто золото, а не деньги. Теперь под ультрафиолет. В пальцах — фр-р-р-р!

Полосочка светится? Светится. Следующую — фр-р-р-р! Светится.

Остатки — фр-р-р-р! Нормально. Пишу на листке — $ 39 000 (тридцать девять тысяч USD). Это для себя. Для памяти. Для надежности. На всякий случай, в общем. Кладу в кассету деньги и бумажку. Закрываю.

— Все, — говорю я, поднимаясь.

На мое место садится Панкратов.

Коноплянников стоит сзади и тянет шею.

— Да вы присядьте.

Коноплянников садится, нервно поправляет очки. Смотрит на руки

Панкратова как человек, который готовится разгадать фокус.

Панкратов прогоняет деньги через счетчик… смотрит под лампой… пропускает десятка полтора через сканер…

— Ну вот, — говорит он. — Все в порядке.

— А вот туда? — спрашивает Коноплянников.

— Куда?

— Вот в это.

— В сканер? Я же несколько прогнал.

— Давайте все. Тут, знаете, такие умельцы попадаются, что… давайте уж.

Ничего не попишешь. Его право.

Панкратов пожимает плечами. В сущности, это недолго.

Я смотрю на Ксению. Она чувствует взгляд и вдруг оживает, причем как-то нервно.

— Сергей, а раньше вы не сможете освободить?

— Что?

— Мне нужно раньше!

— Мы же договорились, — говорю я улыбаясь. — Правда, Ксения…

Ведь мы на месяц договаривались? Я очень постараюсь, чтобы это произошло раньше. Поверьте. Да это и в моих интересах. Просто со стариками сложно… но они уже пакуются. Ну, может, три недели… попробуем.

— А раньше не можете? — говорит она, теребя сумочку.

Лицо кривится — ну будто вот-вот заплачет.

— Я боюсь, что… — мямлю я. — Не знаю… Вряд ли. Видите ли… у них книг очень много. Да вы не волнуйтесь, Ксения… хотите, можно одну комнату раньше освободить?

Ксения меня не слышит, хоть и смотрит в глаза.

— Я ведь покупаю, чтобы жить, понимаете? — говорит она. -

Понимаете? — жить! Почему я должна ждать? Мне нужно начинать ремонт! Я жить хочу, а не дожидаться, пока все это!..

— Ксения, ну что вы! — вступает Марина. — Да не успеете оглянуться, как освободят. Да что вы! Да Сергей же не будет тянуть!

— Я в милицию прямо завтра их погоню, — говорю я. — Через неделю сможете прописываться. А? Это нормально. Очень быстро. Правда?

Ксения кусает губы, смотрит на Марину так же, как только что смотрела на меня, — то есть как будто та у нее что-то украла и не хочет отдавать…

— Все, — говорит Панкратов.

Коноплянников лезет в портфель и достает тетрадку.

— Давайте перепишем номера, — доброжелательно предлагает он. -

Диктуйте.

— Что?! — спрашивает Панкратов.

Совместными усилиями кое-как его отговариваем. Все? Все. Несем кассеты к своим сейфам. Как пауки мух. Кассету — блям! Замочком — щелк! Кончено.

Выбираемся на белый свет. На белом свете лупит дождь.

Через пятнадцать минут подъезжаем к нотариальной конторе.

Технический отдел.

— Никита, готово?

Никита кивает на пачку документов. Так… договоры… четыре экземпляра Чернотцова — Будяевы… четыре же Будяевы — Коноплянников… доверенности на регистрацию… раз, два… да, две: Коноплянников сам поедет…

— Проверял?

— А как же!

— Погоди, погоди… давай-ка еще раз.

Никита со вздохом начинает диктовать цифры из правоустанавливающих… из справок… паспортные данные… я вожу пальцем по договорам.