В камеру вновь вернулась тишина; бросив на заключенного последний сочувствующий взгляд, майстер инквизитор, развернувшись, вышел и запер решетчатую дверь, увидя, как от лязга ключей Рицлер поморщился, будто от удара.

– Пусть спит, – обронил Курт охраннику, выходя, и кивнул Бруно следовать за собой.

По лестнице он взбежал на одном дыхании, остановившись на площадке первого этажа, лишь теперь заметив, что медный кувшин остался в руках.

– Держи, – отобрав у подопечного сверток с обложкой, быстро велел он, – сейчас поднимешься со мной в архив, зажжешь мне светильник, а после отнеси этому мученику воды, не то подумает, что я его надул. Потом – бегом за Ланцем, скажи, что переписчик раскололся, и мне бы не помешало его присутствие; нужен совет, причем безотлагательно. Возможно, это еще не все, и его придется дожимать, пока теплый… Да? – уточнил он, глядя в потемневшие глаза бывшего студента. – Что такое?

– Знаешь, – усмехнулся Бруно неприязненно, – минуту назад я уже почти готов был тебе поверить.

– Ты об этом? – Курт указал вниз, в сторону подвальной лестницы, и, дождавшись ответного кивка, вздохнул: – Хоть я и не обязан перед тобой оправдываться, все-таки отвечу. Сегодня я уберег этого парня от лишних страданий. И неважно, как я это сделал, важно то, что мы с ним оба получили, что хотели: я – информацию, он – избавление от пытки. Чем плохо?

– Значит, все это бред, вранье?

– Что именно? Что мне его жаль? Бруно, я каждого человека на этой земле жалею до глубины души. Обязан – ex officio[104]. Это primo. А secundo – в одном я ему уж точно не солгал: жестокость моей натуре не свойственна.

– А что же это, в таком случае?

– Моя работа, – отозвался Курт недовольно и нетерпеливо вскинул руку, оборвав подопечного на полуслове: – А теперь, будь так добр, давай оставим на более удобное время обсуждение моих добродетелей. Бегом в архив, а после – к Ланцу. Будить, как бы ни артачился.

– Я смотрю, это твоя любимая забава…

– А кроме того, что я могу разговорить, я умею и заставить заткнуться, – повысил голос Курт, и подопечный, бросив напоследок злой взгляд, развернулся к лестнице наверх.

Курт направился следом за ним молча, уже думая о своем.

Протоколы допроса местного библиотекаря он нашел сразу; усевшись за стол подальше от неровного огня светильника, Курт вначале пробежал глазами написанное вскользь, ища упоминание о «Трактате», а после стал читать внимательно, всматриваясь в каждое слово. Допрос проводился старыми методами и по старой схеме – традиционный набор из требований назвать сообщников и сознаться в полете на богопротивные сборища; ни одного вопроса об используемой обвиняемым литературе задано не было и ни одного названия в деле не упоминалось. Кажется, сожженные вместе с еретиком книги просто были первым, что подвернулось под руку.

Временами, откладывая в сторону потертые листы, Курт замирал, опустив голову на руки и мучительно пытаясь припомнить хоть что-то о непонятном «Трактате», но, сколько ни напрягал память, мысль не могла остановиться ни на чем. Точнее, мысль стопорилась на весьма досадном факте: в академии об этом не было услышано ни слова. Название было простое, даже, скорее, вовсе примитивное, но что в таком случае могло содержаться в толстенной книге о любовных утехах такого, что поломало жизнь двум образованным молодым парням? Один из которых, упоминая этот неведомый труд, до сих пор содрогается, а другой вовсе распрощался с вышеупомянутой жизнью, причем, в свете последних данных, весьма соответствующим образом?..

Может, следовало все-таки задать этот вопрос Рицлеру?.. Но в тот момент это могло разрушить то, чего удалось добиться, и вся открытость запуганного переписчика могла запросто испариться, как только он услышал бы, что следователь, которому вдруг захотелось довериться, выговориться, оказался невежественное его самого. Стал бы он откровенничать дальше?..

И где же Дитрих…

Курт проснулся от толчка в плечо; с усилием разлепив глаза, некоторое время непонимающе озирался, пытаясь понять, почему так неловко телу и затекла спина, а солнце бьет прямо в глаза. Лишь спустя мгновение он понял, что спит сидя – опустив голову на руки, лежащие на столе, в комнате архива Друденхауса.

– Вставай.

Голос Бруно, стоящего рядом, был тусклым, и что-то в нем промелькнуло такое, отчего в душе стало так же тускло и мерзко. Курт поднялся, разминая затекшие ноги и настороженно глядя на осунувшееся лицо подопечного; тот отступил на шаг назад, затушив иссякший светильник, и все тем же бесцветным голосом произнес:

– Майстер Ланц ждет тебя внизу. В подвале, у камеры.

– У камеры?.. – повторил Курт растерянно. – Не понимаю; почему там? В чем дело?

– Тебе лучше спуститься. Он велел быстро.

Скверное предчувствие в душе кольнуло в грудь, словно только что проглотил заледенелую проволоку, внезапно распрямившуюся; одним движением сдернув со стола рассыпанные листы протоколов, Курт вдвинул их обратно на полку, не слишком заботясь о порядке страниц и аккуратности, и почти выбежал в коридор. Бруно шел за ним молча, и на миг возникло ощущение, что за спиной слышатся шаги конвоира, ведущего его в подвал, к зарешеченному углу…

В подвале царила тихая суматоха. Дверь в камеру была распахнута, Райзе сидел внутри на корточках перед бесформенным тюком, наполовину закрывая его спиной, а Ланц, стоя перед охранником, выговаривал ему – уже так хрипло, что было ясно: еще пять минут назад он кричал во весь голос. Страж стоял неподвижно, опустив голову и стиснув зубы, и молчал.

– Я спрашиваю – где ты был?! – услышал Курт, приблизившись. – За что тебе платят, я тебя спрашиваю?! Я ответа не слышу!

– И не услышишь, – тихо подал голос Райзе, поднимаясь, и тогда стало видно, что тюк на полу – тело переписчика с раздувшимся синим лицом и темно-бордовой тряпкой на шее. – Прекрати орать, голова уже болит…

На миг Курт замер на месте, глядя на человека на полу, а потом медленно приблизился, все так же не отрывая от него взгляда.

– А вот и наш герой, – сообщил Райзе со вздохом, отходя в сторону. – С добрым утром, академист. Поделись секретом, что такого можно сказать арестованному, чтоб он самовольно полез в петлю?

– Он… – голос сел; Курт прокашлялся, договорив с усилием: – Он мертв?

– Да уж куда мертвее.

– Не понимаю… – он подошел ближе, нервно отирая лоб ладонью, снова остановился, переводя взгляд с сослуживца на обезображенное тело на каменном полу. – Не понимаю… Как это могло произойти? Ведь охрана…

– Ложится рано! – рявкнул Ланц так, что страж вздрогнул. – Доблестный воин Друденхауса изволили почивать! А этот хренов виртуоз размотал повязку с ноги и – на решетку! Это как надо дрыхнуть, чтоб не услышать, что рядом, в пяти шагах, по огромной железяке долбит пятками удавленник! Или, может, это ты его пристроил, а?