– Важный. Уважаемый. Имеющий заслуги или ценность. Обладающий качествами, заслуживающими признания и внимания.

– А разве мы недостойные? – спросила она, перекатывая кончик керамической палочки между указательным и большим пальцами правой руки. – Разве мы лишены добродетелей? Разве мы не великодушны с друзьями, не добры к незнакомцам, не умелы в нашей сфере деятельности, не надежны при уплате за жилье, не нежны с детьми, не бросимся тотчас же звонить в «Скорую», когда увидим, что человека сбила машина, не задумываемся над своими словами и поступками? Разве мы недостаточно достойны? Разве мы уже не совершенны? Совершенны сами в себе? Совершенны в том, кто мы есть?

– Мне не к кому применить и не с кем сравнить эти качества.

– Вы верите в Бога?

– Нет.

– Но у вас есть глаза, суждения?

– Да, я вижу мир, но у меня нет никого, с кем бы я могла сравнить свое видение его.

– Ну, конечно же, есть. У вас есть слова друзей и незнакомых людей. У вас есть рассуждения и мотивы. У вас есть критическое мышление, которое можно развить до невероятной степени. Короче, вам не нужно, чтобы мир говорил вам, какой следует быть. Особенно если мир твердит вам, что вы плохи, с какой стороны ни глянь.

– Я воровка, – произнесла я, и впервые с… не уверена, с какой поры… слова эти прозвучали без гордости. Почти… злобно, наверное.

И снова легкое пожатие плечами: подобные вещи не имеют для нее значения.

– Живи мы в другое время, в вашу честь, возможно, слагались бы баллады. А в наш век ноль целых семь десятых процента населения владеет сорока восемью процентами мировых богатств. Так что воровка – такое ли тяжкое обвинение?

– Да, – выпалила я, удивившись собственной горячности. – Если бы я крала, возможно, ради дела, если бы крала ради чего-то стоящего…

– Стоит жить, – поправила она меня, – когда альтернатива – это смерть. Жизнь драгоценна.

– Но Матеус Перейра умер.

– А его дети создали «Совершенство». Жизнь – штука сложная. Она отвергает математическую упорядоченность или чашу весов справедливости и правосудия.

Я наклонилась над столом, сплетя пальцы и положив подбородок на сведенные руки.

– А почему бы не убить Филипу? – спросила я. – Она же создала «Совершенство».

– Тогда уж лучше убить Рэйфа – он превратил его из научного проекта в то, что он мог бы продать. Филипа всегда была испуганным ребенком, она думала, что сможет запрограммировать людей, чтобы те стали умнее, добрее и храбрее, потому что этих качеств она как раз и оказалась лишена. Рэйф приметил ее работу и трансформировал в некий алгоритм, делающий богатых еще богаче, а бедных еще беднее, отделяющий «их» от «нас» и получающий прибыли от человеческой неуверенности в себе. Он создал Клуб ста шести.

– Элиты всегда существовали. Три четверти членов британского кабинета министров – миллионеры. Пробиться на место в конгрессе Соединенных Штатов стоит в районе десяти миллионов долларов. В Клубе ста шести нет ничего нового.

– Ничего, кроме процедур.

У меня перехватило дыхание. Она заметила это, заметила, как я отчаянно пыталась это скрыть, и мне это не удалось, и улыбнулась моим потугам. Я понимаю, что боюсь – очень боюсь – этой Byron14.

– Расскажите мне о них.

– А сами вы что наблюдали?

– Здесь у вас все, что Филипа когда-либо создала для «Совершенства», – ответила я, похлопав по флэшке. – Код приложения, имена людей, которые этим приложением пользовались, научные изыскания и методики по процедурам – и к тому же по бросовой цене. Скажите мне то, что я хочу знать.

Вздох, немного переигранный, и она откинулась на спинку стула. Это то, что она хочет раскрыть, не получая ничего взамен. Маленькая правда, которая, возможно, заглаживает большую ложь.

– Процедуры были разработаны Филипой Перейра. Неуклюжий и неловкий ребенок, наказываемый за свою неуклюжесть и неловкость, отчего, разумеется, она становилась еще более неуклюжей и неловкой. Сейчас она выработала хороший навык это скрывать, однако это всего лишь… алгоритм, скажем так. Рутинное действие, освоенное по порядку, когда она пытается просчитать свой путь по жизни. Я бы сказала, что она очень одинока.

По-моему, это так.

(Вы мне незнакомы. Так это вы?)

(Как же она разволновалась, когда встретила меня в последний раз.)

– Дальше, – выдохнула я.

– Она изучала мозг и мыслительные процессы. Семья разрешила ей это: нет смысла посвящать сестру в тонкости бизнеса, который целиком отходил к брату, – однако ее исследования становились все дороже и сложнее. Семья не совсем понимала, над чем она работала, пока она не прогорела, вложив в работу слишком много своих средств. Это произошло… два или три года спустя после смерти отца. Рэйф помог ей выпутаться, однако он куда более бизнесмен, нежели брат. Ценой стали ее исследования. Она, разумеется, согласилась. Для нее не имело значения, кому принадлежат ее разработки, пока она могла продолжать работу. Процедуры начались как эксперименты с целью помочь детям с тяжелыми нарушениями речевой деятельности. Полагаю, там задействовались какие-то электроды – здесь масса технических тонкостей.

Глубокая мозговая стимуляция. Использование электрического зонда для индукции токов малой величины для активизации до этого не стимулировавшихся областей мозга. Методика довольно сырая, хотя и дает многообещающие результаты при лечении депрессии, шизофрении и постинсультных осложнений – требуются дальнейшие исследования.

(Где я все это читала? В Токио, в гостинице, когда собирала материал на Филипу. «Все мысли представляют собой обратную связь и ассоциации, – сказала она. – Повторение мысли усиливает нейронные цепочки». Простое предложение, которое легко сказать второпях и которое наверняка никого не обидит, но внутри него заключены сборные элементы сознания.)

Байрон больше заинтересована в том, «что», нежели в том, «как».

– Результаты, разумеется, представляли для Рэйфа ограниченный интерес. Он мог продать их за небольшую цену, но они не являлись тем, что он мог бы рекламировать в газетах. Затем сестра открыла ему главную и конечную цель своих исследований, и тут его интерес, конечно же, многократно возрос.

– А в чем состояла эта главная и конечная цель? – спросила я, уже предчувствуя ответ, устав от подозрения, которое вот-вот станет уверенностью.

– Сделать всех лучше. Всех людей. «Совершенство» является лишь инструментом управления стилем жизни. Позитивные действия вознаграждаются, негативные – наказываются: ничего нового. Процедуры – это уже следующая ступень. Берете мозг обычного человека, со всеми его недостатками и страхами, и навязываете ему… – Пауза, улыбка, Байрон тихонько смеется при этом слове, но в смехе нет ни капли юмора. – «Улучшенную» модель поведения. От сомнения – к уверенности. От ужаса – к храбрости. Беспокойство превращается в амбициозность, покорность становится уверенностью в себе. Процедуры корректируют модели человеческого поведения, считающиеся несовершенными, недостатки характера, если угодно, и заменяют их моделью человечества, которое… скажем так… по-моему, должны сказать… положим, «совершенно»? Совершенный мужчина. Совершенная женщина. По сути своей, возможно, весьма привлекательная идея. Филипа влюбилась в нее – не в концепцию совершенства, а в очень простой посыл, что она могла бы сделать людей лучше. Когда она только начинала, то могла возвращать голос немым, помогать людям, страдающим от депрессии, выйти на уровень, с которого они смогли бы заново строить свою жизнь. Она депрограммировала фобии, помогала застенчивой женщине выступать пред собранием ей равных, и все это с помощью науки. Для Филипы легче заниматься наукой, нежели, мне кажется, чем-то более «человеческим». Затем Рэйф взял ее продукт и переопределил конечные цели. Успех более не являлся целью преодоления навязчивой тревоги – процедуры планировалось предлагать членам Клуба ста шести, чтобы помочь этой новой элите стать чем-то большим. Рэйф задался вопросом, какие модели поведения будет… сексуальнее усиливать. Что именно его клиенты могут захотеть купить. Он нашел совершенство. Совершенство, определяемое глянцевыми журналами и мыльными операми, кинозвездами и индустриальными магнатами. Совершенно очаровательные. Совершенно рафинированные. Совершенно уверенные. Совершенно амбициозные. Совершенно чудовищные – вы зашли бы так далеко?