chitay-knigi.com » Историческая проза » Сексуальная жизнь в Древнем Риме - Отто Кифер

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 65 66 67 68 69 70 71 72 73 ... 110
Перейти на страницу:

В нашей книге мы могли привести лишь короткие отрывки из «Науки любви». Но из них читатель может получить верное представление о том, какой эффект могла произвести эта книга в свое время, когда старая суровая мораль отступила и Август предпринимал благие, но практически неэффективные попытки ее реформировать. Овидий временами слабо пытается оправдаться, указывая, что писал свою книгу лишь для тех, кто имеет или замышляет связи с дамами легкого поведения. Однако его книга мгновенно обрела популярность и, конечно, не могла сделать брачные реформы Августа более привлекательными для римлян.

Очевидно, Овидий вскоре обнаружил, что отношение окружающих к «Науке любви» неоднозначно. В «Лекарстве от любви», его следующей работе – неприятной книге, местами вульгарной и нелепой, он говорит (361), что

Критики еще недавно нападали на мои сочинения,
Считая мою музу похотливой и беспутной.

Теперь он делает вид, что такая критика, по его мнению «придирчивая», ни в малейшей степени его не затрагивает, а, наоборот, лишь заставляет больше гордиться собой. Но в целом создается впечатление, что он писал «Лекарство от любви» (по словам Риббека), испытывая известное чувство «беспокойства, уязвленного сознания». Тон поэмы чисто фривольный, временами доходящий до отвратительного фарса. Поэт весьма серьезно побуждает влюбленного придумывать телесные изъяны у своей любовницы; или ослаблять свою сексуальную потенцию, встречаясь с другими женщинами, чтобы к собственной любовнице приходить уже бессильным; или так часто заниматься с ней любовью, чтобы от этого начало тошнить… и так далее, в таком же грязном духе. Мы не собираемся продолжать рассмотрение этого омерзительного сочинения Овидия; его подробности являются скорее темой физиологии секса, чем поэзии.

Самое прелестное произведение этого многостороннего поэта – книга, которую и в наше время читают и знают во всем мире, а именно «Метаморфозы». Мы упоминаем их здесь, потому что в них представлены хотя бы отчасти эротические сюжеты, позаимствованные из греческих мифов о богах и героях. Овидий в «Метаморфозах» раскрывается как мастер быстрого и убедительного рассказа, ярких описаний и почти натуралистической точности в изображении любых вообразимых персонажей и ситуаций с идеалистической точки зрения. В нашу задачу не входит подробный разбор этого обширного сочинения, но мы приведем несколько примеров того, с каким успехом поэт перекладывает эти, в сущности, эротические сказки стихами.

Из множества сюжетов «Метаморфоз» мы выберем один или два, которые невозможно найти в школьных учебниках. (Их составители даже в наше время полагают, что они обязаны «из моральных соображений» избегать всяких упоминаний об эротике.) Например, вот очаровательная легенда – часто встречающаяся в живописи и скульптуре – о любви Аполлона к надменной Дафне и его тщетных ухаживаниях («Метаморфозы», i, 463 и далее):

Сын же Венерин ему [Купидон – Аполлону]:
«Пусть лук твой все поражает,
Мой же тебя да пронзит! Насколько тебе уступают
Твари, настолько меня ты все-таки славою ниже».
Молвил и, взмахом крыла скользнув по воздуху, быстрый,
Остановился, слетев, на тенистой твердыне Парнаса.
Две он пернатых достал из стрелоносящего туда,
Разных: одна прогоняет любовь, другая внушает.
Та, что внушает, с крючком, – сверкает концом она острым;
Та, что гонит, – тупа, и свинец у нее под тростинкой.
Эту он в нимфу вонзил, в Пенееву дочь; а другою,
Ранив до мозга костей, уязвил Аполлона, и тотчас
Он полюбил, а она избегает возлюбленной зваться.
Сумраку рада лесов, она веселится добыче,
Взятой с убитых зверей, соревнуясь с безбрачною Фебой.
Схвачены были тесьмой волос ее вольные пряди.
Все домогались ее, – домоганья ей были противны:
И не терпя и не зная мужчин, все бродит по рощам:
Что Гименей, что любовь, что замужество – нет ей заботы.
Часто отец говорил: «Ты, дочь, задолжала мне зятя!»
Часто отец говорил: «Ты внуков мне, дочь, задолжала!»
Но, что не раз, у нее, ненавистницы факелов брачных,
Алая краска стыда заливала лицо молодое.
Ласково шею отца руками она обнимала.
«Ты мне дозволь навсегда, – говорила, —
бесценный родитель,
Девственной быть: эту просьбу отец ведь исполнил Диане».
И покорился отец. Но краса твоя сбыться желаньям
Не позволяет твоим; противится девству наружность.
Феб полюбил, в брак хочет вступить с увиденной девой.
Хочет и полон надежд; но своим же вещаньем обманут,
Так, колосьев лишась, возгорается легкое жниво
Или пылает плетень от факела, если прохожий
Слишком приблизит его иль под самое утро забудет, —
Так обратился и бог весь в пламя, грудь полыхает,
Полон надежд, любовь он питает бесплодную в сердце.
Смотрит: вдоль шеи висят, неубраны, волосы.
«Что же, – Молвит, – коль их причесать?»
Он видит: огнями сверкают
Очи – подобие звезд; он рот ее видит, которым
Налюбоваться нельзя; превозносит и пальцы и руки,
Пясти, и выше локтей, и полунагие предплечья,
Думает: «Лучше еще, что сокрыто!»
Легкого ветра
Мчится быстрее она, любви не внимает призыву.
«Нимфа, молю, Пенеида, постой, не враг за тобою!
Нимфа, постой! Так лань ото льва и овечка от волка,
Голуби так, крылом трепеща, от орла убегают,
Все – от врага. А меня любовь побуждает к погоне.
Горе! Упасть берегись; не для ран сотворенные стопы
Да не узнают шипов, да не стану я боли причиной!
Место, которым спешишь, неровно; беги, умоляю,
Тише, свой бег задержи, и тише преследовать буду!
Все ж, полюбилась кому, спроси; я не житель нагорный,
Я не пастух; я коров и овец не пасу, огрубелый.
Нет, ты не знаешь сама, горделивая, нет, ты не знаешь,
Прочь от кого ты бежишь, – оттого и бежишь! —
мне Дельфийский
Край, Тенед, и Клар, и дворец Патарейский покорны.
Сам мне Юпитер отец. Чрез меня приоткрыто, что было,
Есть и сбудется; мной согласуются песни и струны.
Правда, метка стрела у меня, однако другая
Метче, которая грудь пустую поранила ныне.
Я врачеванье открыл; целителем я именуюсь
В мире, и всех на земле мне трав покорствуют свойства.
Только увы мне! – любви никакая трава не излечит,
И господину не впрок, хоть впрок всем прочим, искусство».
Больше хотел он сказать, но, полная страха, Пенейя
Мчится бегом от него и его неоконченной речи.
Снова была хороша! Обнажил ее прелести ветер,
Сзади одежды ее дуновением встречным трепались,
Воздух игривый назад, разметав, откидывал кудри,
Бег удвоял красоту. И юноше-богу несносно
Нежные речи терять: любовью движим самою,
Шагу прибавил и вот по пятам преследует деву.
Так на пустынных полях собака галльская зайца
Видит: ей ноги – залог добычи, ему же – спасенья.
Вот уж почти нагнала, вот-вот уж надеется в зубы
Взять и в заячий след впилась протянутой мордой.
Он же в сомнении сам, не схвачен ли, но из-под самых
Песьих укусов бежит, от едва не коснувшейся пасти.
Так же дева и бог, – тот страстью, та страхом гонимы.
Все же преследователь, крылами любви подвигаем,
В беге быстрей; отдохнуть не хочет, он к шее беглянки
Чуть не приник и уже в разметенные волосы дышит.
Силы лишившись, она побледнела, ее победило
Быстрое бегство; и так, посмотрев на воды Пенея,
Молвит: «Отец, помоги! Коль могущество есть у потоков,
Лик мой, молю, измени, уничтожь мой погибельный образ!»
Только скончала мольбу – цепенеют тягостно члены,
Нежная девичья грудь корой окружается тонкой,
Волосы – в зелень листвы превращаются, руки же —
в ветви;
Резвая раньше нога становится медленным корнем,
Скрыто листвою лицо, – красота лишь одна остается.
Фебу мила и такой, он, к стволу прикасаясь рукою,
Чувствует: все еще грудь под свежей корою трепещет,
Ветви, как тело, обняв, целует он дерево нежно,
Но поцелуев его избегает и дерево даже.
Бог – ей: «Если моею супругою стать ты не можешь,
Деревом станешь моим, – говорит, —
принадлежностью будешь
Вечно, лавр, моих ты волос, и кифары, и туда.
Будешь латинских вождей украшеньем, лишь радостный
голос
Грянет триумф и узрит Капитолий процессии празднеств.
Августов дом ты будешь беречь, ты стражем вернейшим
Будешь стоять у сеней, тот дуб, что внутри, охраняя.
И как моей головы вечно юн нестриженый волос,
Так же носи на себе свои вечнозеленые листья».
Кончил Пеан.
И свои сотворенные только что ветви,
Богу покорствуя, лавр склонил, как будто кивая[89].

Этот рассказ оставляет у нас впечатление, что поэт ставил перед собой две цели: быструю и возвышенную риторику и – как и в «Науке любви» – яркое описание женской красоты.

1 ... 65 66 67 68 69 70 71 72 73 ... 110
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 25 символов.
Комментариев еще нет. Будьте первым.