Серена вернула ему ощущение молодости. В какой-то мере… оглядываясь назад… да, мужчина в пятьдесят пять все еще связан со своей юностью… Но к чему лукавить? Ему уже шестьдесят, и связь эта порвалась; он сидит в кресле, на нем ночная рубашка, живот провисает аж до самой книги на коленях…

Все еще мило улыбаясь, Серена поинтересовалась:

— Что это ты читаешь?

Чарли взял книгу и посмотрел на обложку, как будто ему было все равно, что читать.

— «Бумажный миллионер» называется.

— И о чем?

— Да так… про одного араба… иракца. В Лондоне живет. Зарабатывает кучу деньжищ… все теряет… — Чарли пожал плечами, давая понять, что продолжать дальше не имеет смысла.

— Так это не роман?

— Вроде как нет.

Оба помолчали; Чарли терялся в догадках — чем же он обязан такому вниманию со стороны Серены, решившей разыграть роль заботливой женушки.

Она спросила:

— Ты уже читал утреннюю газету?

— Так… просмотрел.

— Видел статью про Уилсона Лапета?

— Кого-кого?

— Уилсон Лапет. Художник из Атланты. Умер еще в тридцатые годы. Читал? Он довольно-таки знаменит. Да ты не мог не слышать.

Чарли показалось, что он и в самом деле слышал это имя.

— Что-то я не уверен.

Серена вкратце рассказала мужу о художнике, стараясь не заострять внимание на гомосексуальной теме в его творчестве. Наоборот, все напирала на то, какой фурор произвело имя художника в Атланте.

— Музей Хай собирается выставить его работы, — сообщила она. — И знаешь, мне кажется, это будет… самая грандиозная выставка за всю историю Атланты.

— Что, грандиознее, чем «Циклорама»? — спросил Чарли.

И увидел, как Серена внимательно изучает его лицо, пытаясь понять, нет ли здесь какого-нибудь подвоха, насмешки. «Циклорама» была аттракционом для туристов, ее построили еще в 1880-х. Она стояла в Парке Гранта — сооружение, похожее на храм, внутри которого по всей окружности тянулись фрески с изображением битвы за Атланту времен Гражданской войны. Ну да, он действительно подсмеивался над Сереной, хотя и сохранял невозмутимое выражение лица. Жена и не догадывалась, до чего же ему безразличен этот давно отбросивший коньки гомик!

Серена, может, и догадывалась, однако это ее не остановило.

— В общем… ну, ты понимаешь, о чем я. Покажу тебе, что написали в «Нью-Йорк таймс».

Не успел Чарли и возразить, как Серена вскочила и скрылась в спальне. И тут же вернулась со страницей из газеты. Которую положила ему на колени. Заголовок гласил: «Гений и сокровища в чулане».

Серена показала на обведенный рамкой текст с цитатой из «Нью-Йорк таймс», подписанной критиком Хадсоном Брауном:

— Вот, смотри.

Чарли охватила досада. Он устал, и ему не хотелось читать писанину какого-то репортера из «Нью-Йорк таймс». Ну почему, как только в Атланте заходит речь об искусстве, все тут же оглядываются на Нью-Йорк? Однако, дабы удовлетворить прихоть жены, Чарли прочитал цитату.

Досада сменилась раздражением. «Художник-гомосексуалист»… «смелый выпад с фаллосом наперевес»… «зенит гомосексуально-эротического воображения»… «Сегодня мы наконец узнали, кем на самом деле был Уилсон Лапет. Он был гением». Еще чего! Уже одно только слово «гомосексуалист» означало для Чарли неслыханное бесстыдство, особенно теперь, когда правила хорошего тона требуют воспринимать гомосексуальную ориентацию как нечто совершенно нормальное. У Чарли имелся немалый запас слов, обозначавших данное понятие гораздо проще.

Чарли оторвался от газеты и посмотрел на Серену:

— Так, значит, вот он какой, этот мистер Лапет. Сколько же про него тут понаписали!

— Правда, интересно? — улыбнулась Серена, явно обрадованная.

Чарли снова уставился в статью и начал якобы с интересом вслух зачитывать:

— «Сегодня мы наконец узнали, кем на самом деле был Уилсон Лапет — ярким членом группы…»

«Как?!» До Серены наконец дошло, что муж потешается над ней, причем совершенно глупо, по-дурацки. Сжав губы, она метнула в него испепеляющий взгляд.

Ее гнев только раззадорил Чарли. Усмехаясь, он снова уткнулся в газетную вырезку:

— Да вот же! Здесь так и написано! «Сегодня мы наконец узнали, кем на самом деле был Уилсон Лапет — ярким членом группы…»

— Ах как смешно! — передразнила его Серена. — Надеюсь, ты не забавляешься этими своими шуточками в присутствии других. Пусть даже закадычных дружков. Они, может, и посмеются, но вот уважать тебя перестанут. Надеюсь, это ты понимаешь?

— Ну ладно, ладно… — хохотнул Чарли. Он был доволен тем, что поддел Серену. — Ладно, беру свои слова обратно. Мистер Лапет вовсе не был ярким членом группы…

— Это все равно что назвать черного ниггером, — возмущалась Серена. — Не сомневаюсь, что среди твоих друзей есть и такие, которых слово «ниггер» только развеселит. Но что они при этом подумают о тебе?

Ее слова неприятно кольнули Чарли.

— Ты ведь не слышала, чтобы я так говорил, да и никто другой не слышал. Мать с отцом никогда не позволяли себе ничего подобного. А ведь то была Джорджия пятидесятых.

Чарли, конечно, малость покривил душой, но родителей в самом деле нельзя было обвинить в ненависти к черным. Чарли и себя считал великим другом и защитником цветных — на своей плантации он играл роль патрона… Как только у Серены язык повернулся… Вдруг Чарли поймал себя на том, что только что нарушил одно из основных правил: «Никогда ничего не объяснять подчиненным и женщинам, не оправдываться перед ними и не пасовать».

— Вот если бы ты так же поручился и за некоторых своих друзей.

— За кого же?

— За Билли Басса, к примеру. В последний раз в Терпмтине он все ходил по плантации и на каждом шагу приговаривал: «Ниггеры то…» да «Ниггеры сё…», причем рядом были Роты. Уж не знаю, что он там думал. Может, строил из себя эдакого мачо, крутого парня, которому никто не указ. Или хотел пощекотать нервы Ротам, зная, что они евреи, да к тому же из Нью-Йорка. Знаешь, что они подумали на самом деле? Что он неандерталец и… полное ничтожество.

Чарли хотел было встать на защиту Билли, одного из своих старинных друзей, но слишком устал и решил не превращать легкую стычку в настоящую перебранку. Только заметил:

— Ну что с Билли возьмешь. Какой есть.

— В общем-то, да, — философски улыбнулась Серена. По всей видимости, она тоже была настроена миролюбиво. Все так же улыбаясь, она сказала: — Знаешь, Чарли, а я бы пошла на открытие. И вообще… думаю, мы должны там быть.

— Зачем?

— В честь открытия выставки будет ужин, в самом музее. Пойми, Чарли, это событие невероятных масштабов. Нам надо пойти. И заказать столик.