— Господи, Джойс, мы были так близки! Во всем!

Джойс помолчала, потом спросила:

— А ты не думала снова заняться медициной?

— А как же! Съездила раз в Эмори, поговорила с ними насчет поступления.

— И что они?

— Были очень обходительны. Но теперь на врача учатся по восемь — десять лет, в зависимости от специализации, и студентов моего возраста они не принимают.

— А переехать обратно в Ричмонд? Наверняка у тебя там осталось много друзей?

— Да, друзья есть. Вернее, были. И гораздо больше, чем здесь. Но, откровенно говоря, я не могу объявиться там в качестве брошенной жены Чарли Крокера, никак не могу… В Ричмонде у людей долгая память. Знаешь, что мне скажут? «Со свиньей повелась, свиной грязи и набралась». Вот как они думают. Может статься, они и…

Внезапно Марта схватила Джойс за руку:

— Только не смотри сразу… В нашу сторону идет пара.

Это были женщина лет пятидесяти с гладкими, лимонного оттенка волосами и мужчина около шестидесяти, державший себя с достоинством.

Немного подождав, Джойс глянула на них и повернулась к Марте.

— Кто это?

— Эллен Армхольстер. Ты ведь слышала об Инмане Армхольстере? — Джойс кивнула. — А с ней — Джон Фогг из «Фогг Нэкерс Рэндеринг энд Лин». А теперь гляди, что будет — я посмотрю прямо на нее.

И Марта уставилась на Эллен Армхольстер.

Та приближалась к их столику, оживленно беседуя с адвокатом. Поравнявшись, она прошла мимо, ничем не выдав своего знакомства с Мартой.

— Ну, каково, а?! — криво усмехнулась Марта. — Я — невидима! Она посмотрела прямо сквозь меня! Я все еще занимаю место, но уже не существую!

— Похоже, она просто-напросто увлеклась беседой с этим… как его имя?

— Джон Фогг. Я встречалась с ним, и не раз. Этот вообще не помнит, кто чья жена, даже когда та стоит с мужем, перед которым он вьется мелким бесом. Но Эллен! Нет, в самом деле! Мы же были близкими подругами! По крайней мере, мне всегда так казалось. Как-то ее дочь связалась с одним мутным типом из группы «Передоза»… Так Эллен две недели названивала мне, все всхлипывала и спрашивала, как быть. Она мне про дочь такое рассказывала, что не каждому близкому человеку выложишь. Но ты видела?! Проплыла мимо! А ведь прямо в глаза смотрела!

Джойс не сдавалась:

— Она в самом деле увлеклась беседой с этим мистером Фоггом.

— Джоном Фоггом? Да ладно тебе! Большего зануды во всей Атланте не найти. Уж поверь мне. Так что теперь я — никому не нужная бывшая жена, все равно что привидение.

Джойс положила локти на столик. Распахнув свои огромные накрашенные глаза, она улыбнулась Марте ободряюще:

— Не возражаешь, если я дам тебе совет?

— Ну что ты, конечно.

И Джойс мягко, но со значением сказала:

— Брось это.

— Бросить что?

— Забудь про «мы с Чарли». Я думала, ты уже забыла.

Марта робко:

— Так и есть. В смысле, было. Да вот, что-то нашло, еще там, во время тренировок. И все же, почему я должна отказаться от Чарли? Почему меня не должно возмущать то, как он обошелся со мной?

— Потому что у тебя нет на это «мы с Чарли» времени, — ответила Джойс. — Да и сил тоже. Я и сама прошла через такое. Но совсем не собираюсь вечно сохнуть по мистеру Дональду Ньюману. Вот ты говоришь, что выпала из «контекста». Так создай новый! Тебе это вполне по силам. У тебя есть деньги.

— Как?

— Действуй! Начни новую жизнь! Я, к примеру, устраиваю ужины, организую вечера, занимаюсь тем, этим… А ведь у меня не ахти какие доходы. Ты должна сотворить… поток. И вовлечь в него других. Не можешь же ты сидеть в этом своем… как его… аквариуме… и ненавидеть Чарли.

Джойс улыбнулась Марте — так улыбаются надувшему губы ребенку, пытаясь развеселить его.

— Но ведь…

— Ты говоришь «контекст». Но почему не взять выше?

— Например?

— Например, «судьба». Мысли шире! Почему не устроить себе новую судьбу? У тебя для этого все есть.

— Заманчиво, конечно…

— Брось, Марта! И дай мне журнал. — Джойс схватила журнал и потрясла им перед Мартой, пока не зашуршали страницы. — Все, хватит смотреть на «Коляски из сказки»! Договорились? Больше на Серену Крокер ни одним глазком. Какое нам дело до семейных выходов Крокера! Мы устроим собственный выход! Хватить хандрить. Пора выбираться из дома и завязывать новые знакомства.

Джойс лихорадочно листала последние страницы «Атланты», где печатали объявления о культурных событиях.

— Что ты ищешь? — поинтересовалась Марта.

— Что-нибудь для тебя. — Джойс полистала еще, ближе к началу журнала. — Ага! Вот оно! Читала? Спорим, нет? Уставилась в эти свои «Коляски…».

Джойс, совсем как недавно Марта, развернула перед ней журнал, раскрыв на нужной странице. Слева размашисто, большими, жирными буквами, расчерченными в полоску, как на штанах и рубахах заключенных, было напечатано: «Гений бежит из одиночки». Справа была репродукция картины: молодые мужчины в общей тюремной камере — в полосатых робах, полуодетые, совсем голые… Кое-кто из нагих арестантов растянулся на койке. От картины так и веяло сексуальностью. Тела были выписаны эффектно, но расположены в таких ракурсах, что обнаженные интимные места оставались недоступными для зрительского взгляда.

Марта озадаченно смотрела на Джойс.

— Слышала о художнике Уилсоне Лапете? — спросила у нее Джойс.

— Краем уха. Он ведь родом из Атланты? Гей, кажется?

— Ну да.

— О нем еще написали в воскресной газете. И немало. Вообще-то я не читала, так, глянула мельком.

— Точно, — подтвердила Джойс, — была такая заметка.

Лапет писал свои картины в начале двадцатого века. В некоторой доле таланта ему не отказывали, однако Лапет считался фигурой второстепенной, одним из тех ранних модернистов, кто только наметил путь в новом направлении. Значительных же успехов добились уже следующие поколения художников. Однако в Атланте, где ощущался недостаток в знаменитостях от мира искусства, Лапета всегда считали великим; последние полгода он был постоянной темой для обсуждения в художественных кругах по всей Америке. В холодной комнате кирпичного дома его матери в Эйвондейле недавно обнаружили около девятисот картин, написанных маслом, акварелью и карандашом. Эйвондейл находился в округе Декейтер, рядом с колледжем Агнессы Скотт; Лапет прожил там несколько лет и умер в тридцать пятом от вызванных диабетом осложнений. Многие его картины объединяла тема гомосексуализма; Лапет часто изображал тюремный быт, порой даже чересчур откровенно. Пока что только некоторые критики, среди которых оказался и Хадсон Браун из «Нью-Йорк таймс», успели посмотреть эти вновь обретенные сокровища, но их отзывы полны восхищенных охов и ахов. Теперь же, рассказывала Джойс, выставку готовит Музей Хай. Намечается грандиозное открытие — публике впервые покажут найденный клад. Вот о чем трубила пресса в своих воскресных выпусках. Марту разобрал смех: