Я тоже произнес последнее слово.

Я говорил в основном о свидетелях, Ларионове и Рожанковском. Мне давали возможность говорить, хотя Горохов и мешал нетерпеливым постукиванием карандаша о стол. Но когда я начал доказывать, что не всякая критика режима является фашизмом, и подчеркнул, что в мире есть и другие мировоззрения, заметив для убедительности, что в союзных России странах господствует другой режим, Горохов меня прервал:

– Этого достаточно!

Он встал, за ним поднялись другие, и все вместе они покинули зал. Через полчаса суд вернулся и Горохов зачитал приговор.

Мы втроем были в равной степени признаны виновными в организации в лагере контрреволюционной группы и в распространении среди заключенных пораженческих настроений. По статье 58–10 и 58–11 мы были приговорены к десяти годам лагерей и пяти годам поражения в гражданских правах.

В конце Горохов сообщил, что мы имеем право обжаловать приговор в высшей инстанции.

Я простился с Йозефом и Георгом. Меня снова отправили в IX лаготделение усиленного режима, а Йозеф и Георг вернулись в VII отделение.

Когда я вернулся в лагерь, дневальный сообщил мне, что меня несколько раз спрашивал Саша Вебер и просил передать, чтобы я сразу же зашел к нему. До ужина оставалось еще время, и я пошел в соседний барак, где жил Саша. Едва я появился в дверях, он побежал мне навстречу.

– Ну, чем все закончилось? – спросил он.

– Как видишь. К смерти меня не приговорили.

– Это главное. Время сотрет и остальное.

– Да, но десять лет я должен буду отсидеть.

Мы сели на нары. Саша припас для меня обед. Когда я с ним управился, Саша спросил:

– Неужели ты по-прежнему не веришь, что все изменится после победы над Германией?

– Пока Сталин у власти, миллионы людей и дальше будут заполнять советские тюрьмы и лагеря.

– Это лишь временная болезнь нового общества.

– Это не болезнь, это суть данной системы.

– В социалистическом государстве это может быть лишь временным явлением.

– Саша, неужели ты все еще не понимаешь, что после смерти Ленина и прихода к власти Сталина постепенно было истреблено все, что имеет связь с подлинным социализмом? Прежде всего было распущено Общество старых политкаторжан, затем постепенно уничтожались все те, кто остался верен подлинному социализму.

– Но как все это объяснить? Разве свободный труд людей – это плохо? Ведь люди тогда приносили бы больше пользы, чем они приносят при таком непосильном гнете, – негромко произнес Саша.

– Неужели ты не понимаешь, что все это делается ради привлечения дешевой рабочей силы для работы в этой ледовой пустыне?

– Ты хочешь сказать, что это одна из разновидностей рабовладельческого строя? – спросил Саша.

– Нет, я не хочу этого сказать. Рабовладельческий строй отличается от сталинского, как первая паровая машина от дизельного локомотива. Возможно, я не так выразился, но я этим хотел сказать, что рабовладельческий строй весьма примитивен, но даже он гуманнее сталинского, знаменующего собой современное варварство.

– Значит, ты думаешь, что труд несвободных людей нерентабелен?

– Кто утверждает, что труд заключенных в России нерентабелен, тот понятия не имеет о советских лагерях. На системе лагерей строится основа всей экономики Советского Союза. Лагеря в России не только рентабельны, но, пожалуй, это единственные предприятия, приносящие прибыль. Большая часть промышленных предприятий работает с дефицитом, не говоря уже о сельском хозяйстве. На промышленность и сельское хозяйство в виде субсидий идут миллиарды рублей. Откуда их берут? Из прибыли, которую приносят лагеря.

– Можешь ли ты доказать то, что утверждаешь? – с сомнением покачал головой Саша.

– Начнем с Норильска. На содержание каждого из более чем ста тысяч заключенных Норильлага советская власть ежемесячно выделяет по 240 рублей. Сюда включены также все расходы на содержание администрации, охраны и т. д. Продуктами питания обеспечивают себя сами заключенные в различных сельскохозяйственных лагерях. Селедку, которой нас кормят, ловят заключенные в Мурманске. Уголь, которым отапливаются бараки, добывается здесь, в шахтах, заключенными. Железную дорогу, по которой заключенные же доставляют нам все необходимое, построили сами заключенные. Одежду, которую мы носим, шьют заключенные. Даже ткани и нитки производятся в женских лагерях в Потьме и Яе. За то небольшое количество пищи, которое мы получаем, мы добываем тысячи тонн никеля и меди, сотни тонн, кобальта, а об уране я и говорить не буду. За все это сырье, большей частью идущее за границу, Советская Россия получает сотни миллионов долларов! И еще есть люди, желающие доказать, что труд заключенных нерентабелен.

– Хорошо, Карл, на примере Норильска тебе удалось меня убедить. Но как быть с сотнями лагерей в других частях Советского Союза?

– Приведу тебе еще несколько примеров. Начнем с Колымы. Ты ведь знаешь Гундарова, шесть лет пробывшего на Колыме, и, вероятно, помнишь, что он нам рассказывал? Колыма находится на северо-востоке Советского Союза. Еще несколько лет назад там не было европейцев. Как и здесь, в Норильске, там жили племена кочевников, занимавшихся разведением северных оленей. Сейчас там огромный лагерь с полутора миллионами заключенных. Большинство из них работает на золотых приисках. Неужели ты думаешь, что этот лагерь нерентабелен? Хочешь еще примеры? Пожалуйста! Воркутинский лагерь – это рудники. Уголь, добываемый там, лучше донбасского угля. Железную дорогу из Воркуты, протяженностью две тысячи километров, по которой транспортируется уголь, построили заключенные. В Эмбанефти добывают нефть. Нефтяные вышки построили заключенные, они же работают и на очистительных заводах. А деревообрабатывающая промышленность? Известно, что древесина является одной из важнейших статей экспорта. Не только бревна, но и доски, а особенно шпалы приносят огромные суммы долларов, фунтов и другой валюты. А кто работает на лесоповале? 95 % всего количества древесины дают заключенные. Работают они и на большинстве лесопильных заводов в Сибири, на Урале и на севере России. На каждого из этих людей советское правительство выделяет всего по двести сорок рублей в месяц, а в европейской части и того меньше.

– Ты говоришь о предприятиях, которые уже освоены и работают на рынок. Я согласен, что такие предприятия дают большую прибыль, но как быть с большими стройками? Я имею в виду большое строительство железных дорог, например, БАМ или южносибирскую трассу, которая от Челябинска через Абакан тянется до монгольской границы. Или дорогу вдоль побережья Северного Ледовитого океана от Воркуты до Игарки, которую будут продолжать до Якутии, или железную дорогу Тайшет-Братск-Лена-Комсомольск, и многие другие. Затем, как быть с гидроэлектростанциями, строящимися на сибирских реках?

– Это другой вопрос. Здесь речь идет не о рентабельности, а о финансировании строек.