О чем он?

Рэйнар отключил связь, лоб его прочертила горизонтальная складка.

— Случилось что-то серьезное?

— Новости из Раграна, Леона.

Я подавилась не успевшим сорваться с губ вопросом. Сердце билось в такт движущейся на его часах секундной стрелке.

— Архив с данными по району, где жила твоя мать, оказался поврежден. Восстановить информацию невозможно.

Поврежден? То есть имя моей матери теперь узнать не получится?

Очевидно, вопрос был написан у меня на лице, потому что Рэйнар ответил:

— Мы отправим запрос на официальное расследование.

— Расследование?

— К архиву, в котором содержалась информация о твоей матери, обращались пару месяцев назад. Тогда все было нормально. — Ноздри его шевельнулись, придавая лицу хищное выражение. — Кто-то не хочет, чтобы тебя нашли.

Получается, мой отец жив, но вовсе не жаждет встречи со мной? Все это время он обо мне знал или узнал, когда Норгхар начал копать в Рагране? А может, дело не в нем? Возможно, этого не хочет семья матери? Или семья отца? Мысли покружили и разлетелись, как стая диких виаров поутру, а меня затрясло. Мало им было того, что они вышвырнули женщину с ребенком на руках из своей жизни. Мало того, что она погибла по их милости, так они еще сделали все, чтобы ее память была утрачена.

Безвозвратно.

— Леона, в век информационных технологий невозможно стереть все. Следы, так или иначе, остаются. Определить личность твоей матери теперь будет сложнее, но это ничего не меняет. Разве что займет больше времени.

— Насколько?

— Зависит от того, как быстро Аррингсхан подпишет запрос и как быстро власти Раграна дадут разрешение.

— Очаровательно!

— Норгхар вычислит того, кто повредил архив.

— Так же, как узнал имя?

Рэйнар прищурился.

— Что ты хочешь сказать?

— Только то, что в век информационных технологий людей стирают с лица планеты по щелчку пальцев.

— Сомневаешься, что я смогу найти твою семью? — холодно спросил он.

— Сомневаюсь, что моя семья хочет, чтобы ее нашли.

— Это меня совершенно не волнует.

«Зато волнует меня», — хотела сказать я, но промолчала.

Для того чтобы войти в мир иртханов, все равно нужно получить родословную или пройти тест на кровьпригодность. Пока не пройду, смотреть на меня будут как на блохастую виари, с легким оттенком недоумения и вопрошать — кто мысленно, а кто вслух: «Кого ты с собой привел?» — совсем как местра Халлоран. А еще мне любой сможет подбросить рагранских пчел и отделаться легким конфузом. Зато потом раздует по этому поводу скандал, что ее-его-их незаслуженно обидели, оскорбили и все такое.

Меня затрясло еще сильнее, отчаянно захотелось что-нибудь разбить, но сегодня я уже швырялась мобильниками, а за перегородкой сидел водитель. Ладно, стекло звуконепроницаемое, но мне жалко телефон: второго раза он может и не пережить. Да и вообще, глупо расстраиваться из-за тех, кого никогда не знала. Глупо, и еще глупее на них злиться.

— Во сколько у тебя завтра прослушивание?

— В семь.

— На кого будешь пробоваться?

— Хочу получить партию Люси.

— Люси?

— Главная героиня рок-оперы «Мир без тебя»… — осеклась.

Просто вспомнила, что это тайна.

— В чем дело?

— Название премьеры мне сообщили по большому секрету.

Рэйнар усмехнулся и подался вперед.

— Не сомневайся, дальше меня оно не пойдет. Спой для меня, Леона.

От неожиданности замерла.

— Что, прямо здесь?

— Прямо сейчас. Безумно скучаю по твоему чарующему голосу.

— Ты слышишь его постоянно. — Чарующий голос отметился хрипотцой.

Не знаю, откуда она взялась. Глубокая, интимная. Безжалостно-откровенная.

А потом песня сама сорвалась с губ.

Глаза Рэйнара потемнели, и даже в салоне стало темнее. Руки легли на мои плечи, и петь приходилось ему в губы. На одном дыхании, которого рядом с ним почти всегда не хватало. Только не сегодня: наверное, это была самая откровенная песня в моей жизни.

Я тоже кричала, если можно кричать в сопрано. По венам бежал огонь, вливался в кровь, отравляя ее своей бесконечной выжигающей сутью — и возвращал к жизни искрящим потоком, струящимся через нас двоих. Смотреть ему в глаза, в эти разгорающиеся костры становилось все тяжелее, но тяжелее было бы говорить о том, что по-прежнему не давало покоя. Обжигало сильнее любого пламени.

Скорее почувствовала, чем поняла, что флайс пошел на снижение.

— Пламя мое, — низкое рычание подхватило тишину, чтобы разорвать в клочья, — что же ты со мной делаешь?

«Ты же сам просил спеть», — хотела сказать я. Но не смогла. Голос не слушался.

Как так получилось, что песня стала больше чем песней? И ведь сто лет не пела ее, а сейчас подхватила мотив и утонула в нем, словно в первый раз.

Мы смотрели друг на друга и молчали. Так невыносимо близко, как никогда раньше.

На миг показалось, что он меня сейчас поцелует, но Рэйнар только медленно отстранился. Дверца флайса поехала вверх, в лицо ударила прохлада. Ударила, но не отрезвила. Точно так же не отрезвил ошалевший взгляд Лансаро, выкатившегося на стоянку из лифта. Не знаю, что поразило его больше, — эскорт охраны или ведущий меня под руку правящий. Сосед остановился с открытым ртом, но его мигом оттеснил один из сотрудников службы безопасности.

В лифте мы тоже почему-то молчали.

И перед дверью.

Даже когда я достала ключи, а Рэйнар поставил сумку с вещами.

Не сразу поняла, что пытаюсь ключом от гримерной Ландстор-Холла открыть собственную квартиру, он понял быстрее: перегнулся через мое плечо и мягко провел нужной карточкой по панели.