Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они ничего не говорили друг другу. Энн заварила чай. Темный, тягучий, с древесными нотками. Напиток согрел мужчину, и тот почувствовал, насколько на самом деле устал. Они сидели на мягком ковре, прислонившись спинами к кровати. Аксель медленно сполз, положил голову ей на колени. Он не заметил, как провалился в сон.
* * *
Маленькая квартира с темно-синими шторами на грязных окнах в старых деревянных рамах. Аксель стоит в дверном проеме своей крохотной детской, куда переехал из детдома, и смотрит в сторону кухни, совмещенной с комнатой Сары. На фоне темного ночного окна он видит черный силуэт женщины, которой когда-то был благодарен и которую любил, а потом потерял ее доверие. Женщина смотрит на улицу. Она дергает за ручку рамы, и окно распахивается, впуская в квартиру морозный воздух. Залетает несколько снежинок. Одна падает ему на руку, обжигая холодом и тут же исчезая. Он не решается стереть образовавшуюся каплю с горячей кожи. Скоро она высохнет сама. Он смотрит на женщину, которая уже стоит одной ногой на подоконнике. Он должен подойти к ней, остановить. Должен что-то сделать. Женщина не оборачивается, делает шаг вперед и летит в темноту.
Аксель наконец срывается с места. Он оказывается у окна через мгновение, прыгает на него, смотрит вниз и замирает от ужаса. Он видит синее опухшее лицо с впалыми щеками. Женщина держится синими руками за кирпичи и смотрит ему в глаза.
– Ты предал меня, Аксель Грин. Искупи свою вину. Поймай убийцу.
Сара расслабляет пальцы и позволяет гравитации увлечь ее вниз. В темноте ночи Аксель не видит, как она достигает дна. Он вообще не уверен, что здесь есть земля.
Он делает шаг вперед, но останавливается, чувствуя, что кто-то тянет его за рукав.
* * *
Вздрогнув, детектив проснулся. Комнату заливал тусклый свет. Он не сразу понял, где находится. Деревянная кровать с тонким матрасом, какие-то странные украшения на стенах. Пахнет эфирными маслами. Спальня Энн. Но самой девушки нет. Аксель медленно сел на постели и потер ладонями виски, отгоняя видение. Сара повесилась потому, что увидела сообщение в газете о возвращении Душителя. И теперь пришла к нему во сне, чтобы заставить действовать. Это просто дурацкий мираж, после которого остаются головная боль и горечь разочарования.
Детектив протянул руку, чтобы включить свет, и случайно сбил с тумбочки фото Энн в мягкой кожаной обложке. Обложка отлетела в сторону, и на ковер выпала открытка. Свет зажегся. Аксель поднял фотографию, открытку, намереваясь вернуть их на свое место, но замер, изумленный. Он держал в руках выцветшую от времени картинку со знакомым рисунком, на которой был запечатлен рождественский вечер. Подарки, дети, Христос. Перевернув картонку, Аксель увидел печать детского дома Треверберга. Такие открытки дарили каждый год всем сиротам. Каждый год свой рисунок. На печати стояла дата: 1989 год.
* * *
РАФАЭЛЬ
Тот, кого в полиции прозвали Рафаэлем, наблюдал за потоками людей. Видел кафешки напротив, многочисленные столики, бокалы, в которых искрился свет ламп, видел, как посетители заходят в огромный бизнес-центр. Он и сам приходил туда. На первом этаже там находилась маленькая кофейня, в которой варили исключительного качества кофе. А дважды в месяц ему нужно было подниматься на один из верхних этажей, чтобы встретиться с психотерапевтом, к которому он ходил уже несколько лет.
Он следил за тем, как толпы людей следуют по священным ступенькам Центрального дома художников, чтобы прикоснуться к искусству. Именно здесь он увидел Ангела, которого так безнадежно испортил глупой ошибкой с крыльями и отвратительным фоном. Он идиот, раз не смог сразу правильно пришить крыло. И вдвойне идиот, что испоганил простейшую технику нанесения мазков. Рисовать облака нужно легкой рукой. А он был возбужден. Его слишком будоражил сам процесс. «Процесс – иллюзия, если ты не стремишься к концу, – сказала тогда сестра, сверкая глазами. Она пила кофе из большой кружки, пока он рассказывал, что наконец создал что-то совершенное. – Ты сделал картину, но она стала фальшивкой, потому что ты работал плохо. Ты должен повторять до тех пор, пока твоя картина не станет совершенством».
Единственным совершенством, которое ему послала судьба, была сестра. Рафаэль искал ее в прохожих, в своих работах, в природе, в каждом прожитом дне, но не находил. Она была идеальна и превосходила его во всем. А он лишь пытался нарисовать такую картину, чтобы пережитое ею горе распалось и исчезло. Он приносил ей эскизы будущих работ. Десятки эскизов на обрывках шершавых альбомных листов из плотной бумаги. Он в точности зарисовал картину, учел ошибки. Она разозлилась, а он сошел с ума от осознания собственной никчемности. Тогда нужно было действовать быстро. Ощущение плохо сделанной работы уничтожало его изнутри. Он курил больше, чем обычно. Он мог думать только о том, что срочно должен исправить ошибки.
И тогда он увидел его. Второго ангела. Он был с женщиной-фотографом, которая приехала ради репортажа в новый корпус Центрального дома художников, где выставлялись современные творцы. Ангел покорно сидел на скамье и наблюдал за ловкими действиями матери. Он поймал заинтересованный взгляд Рафаэля, и тот понял, что вот он, шанс. Шанс все исправить. С совершенной куклой. Эта кукла подходила под его замысел еще больше, чем предыдущая. Он решился быстро. Он знал эту женщину-фотографа, знал, где она живет. И прекрасно знал, как действовать.
И вот теперь прошло уже столько времени, а он до сих пор чувствовал потрясающее ощущение наполненности. Даже самый грязный секс не приносил столько удовлетворения. И так долго.
Его прозвали Рафаэлем. Как величайшего художника эпохи Возрождения. Они признали его. Признали, хотя не признала она. Счастье поглощало его, искажая восприятие. День вспыхнул нестерпимо яркими красками. Ему пришлось прикрыть глаза, на которых выступили слезы. Они признали его. Он помнил тот день, когда взял в руки газету, нашел статью про себя, написанную гениальным журналистом Ангелой Сарс, и его мир изменился от осознания, что он теперь – Рафаэль. Его картины войдут в историю города. Дьявол. Его картины несовершенны! Он должен стараться лучше. Стараться больше. Счастье испарилось, уступив место горечи разочарования и острой боли от осознания, что он только в начале
