Это Климову польстило, тем более, что, как мужчина, он не ударил в грязь лицом и показал себя с лучшей стороны.

– Тебе хорошо? – сидя в теплой воде, бурлящей тугими струями, спросила Эмма, проводя рукой по его бедру.

– Хорошо.

– Тогда иди сюда. Сядь. Ближе. Упрись руками в бортик.

Генерал не заставил себя ждать. Эмма запрокинула голову. Климов увидел выражение страсти на ее лице, увидел, что ее глаза закрылись, и тоже закрыл глаза.

Они раскачивались. Вода несколько раз перелилась через бортик.

– Э, мы затопим соседей! – прошептал генерал.

– Да черт с ними, не затопим! Здесь все рассчитано. Не думай о мелочах, думай о главном.

* * *

Только в десять вечера Климов, наконец, собрался уходить и предложил поехать вместе на такси, но Эмма отказалась:

– Мне надо прибраться в квартире. Подруга скоро вернется.

– А может, мы еще встретимся? – робко спросил генерал.

– Может, и встретимся, – с улыбкой ответила Эмма, понимая, что скорее всего, сегодняшняя встреча последняя, и больше их жизненные пути не пересекутся. Так уже случалось не раз, и не имело никакого значения, что генерал был у нее дома и что он ей нравился.

По телефону Климов вызвал такси. На прощание поцеловал Эмму и попросил:

– Ты позвони мне, пожалуйста. Я очень буду ждать твоего звонка.

– Хорошо, позвоню, – Эмма поцеловала Климова в щеку, дверь закрылась.

«Тебе позвонят, не беспокойся», – с грустью подумала она.

После того, как генерал Климов покинул квартиру, Эмма опустилась в кресло. Ее руки бессильно легли на подлокотники. Она несколько раз качнулась. На губах все еще блуждала улыбка, а на душе стало тоскливо, причем невыносимо.

«Вот и все. Больше, генерал, мы с тобой никогда не встретимся. Никогда! А может, оно и к лучшему».

Она потянулась к телефону, трубка выпала из рук.

– Будь ты неладна! – зло схватила трубку Эмма, поставила телефон на колени и набрала номер фотографа. – Это я, Эдуард, порядок, – отчиталась она дрогнувшим голосом.

– Понял, – торопливо ответил фотограф. – Все сделано?

– Да, приезжай.

– Сейчас, дождись.

– Дождусь.

Эмма приготовила себе очень крепкий кофе, выпила две чашки, выкурила сигарету. Затем начала прибираться в квартире. Все эти привычные движения не помогали развеять тоски.

«Чертова жизнь! Вот как приходится зарабатывать деньги – обманом, подлым обманом, подставлять, в общем-то, нормальных людей. В чем они виноваты? В том, что не нравятся Бутакову? Ну, так это же не моя вина. А я инструмент в руках Бутакова, обычный инструмент – такой, как ножницы, нож, ложка или вилка. Он пользуется мной для достижения своих целей. Да, он мне хорошо платит, но разве деньги чего-то стоят по сравнению с тем унижением, которое я испытываю? Сволочь ты, Бутаков, самая настоящая мразь!»

– Мерзавец! Негодяй! Подонок! – бормотала Эмма, и от этого ей становилось немного легче.

Раздался звонок. Все уже было убрано, осталось лишь вымыть чашку и кофейник. Эмма подошла к двери, сбросила цепочку. Она даже не глядела в глазок, знала, что пришел Эдуард Вяткин.

Фотограф был возбужден, румян, пыхтел, как игрушечный паровоз:

– Ну, что, все в порядке? Вижу, вижу, все в порядке. Полный ажур.

– И по каким признакам ты это видишь, Эдуард?

– Глаза у тебя, как две пустых чашки, видно, что выложилась, пусто внутри.

– Да, пусто… – грустно улыбнулась Эмма. – Но тебе этого не понять.

– Конечно – не понять, у мужчин и у женщин физиология разная.

– Ты помолчать можешь?

– Не всегда.

– Я мразь, но и ты не лучше.

– Если тебе от этого легче, – пожалуйста, можешь думать и так, хотя я предпочитаю уважать и себя, и тех, с кем работаю. Слушай, родная, тут вот какое дело. Мне сейчас сбросили на пейджер, что меня ждут в ночном клубе. Там состоится презентация, соберется очень много важных людей, дорогих, так сказать, гостей. Я все эти камеры с собой взять не могу.

– Как не можешь?

– Не могу, и все. Там служба безопасности, проверка, не хочу светиться со специальной аппаратурой. Я только пленки заберу.

– А как же аппаратура? – все еще не поняла Эмма.

– Думаю, ты адрес не забыла?

– Нет, – Эмма уже начала догадываться, – не забыла.

– Привези, пожалуйста, я в долгу не останусь.

– Что с тобой, Эдик, поделаешь, вечно у тебя какие-то проблемы. Опять своих потаскух снимать едешь?

– Ты же знаешь, я не выбираю, кого снимать: за что платят, то и сниму. Скажут снимать свиней на ферме – поеду снимать свиней, только если заплатят зеленью. Так привезешь?

– Подумаю.

– Я же тебя выручал.

– Привезу.

– Только просьба к тебе, Эмма: пожалуйста, осторожнее, аппаратура больших денег стоит, такую сейчас достать – головная боль, грыжу наживешь.

– Хорошо хоть не очень тяжелая, а то посмотришь, как фотографы маются – треноги всякие, лампы, сменные объективы…

– И пультик не забудь, это и для тебя палочка-выручалочка, да и для меня тоже.

– Не забуду.

Эдуард довольно ловко взгромоздился на два табурета и быстро извлек пленку сначала из одного аппарата, затем из другого. Он тщательно, словно драгоценность, упаковал маленькие кассеты, спрятав их на дно кофра.

– Вид у тебя какой-то неважный, подруга, не нравишься ты мне.

– Я и себе не нравлюсь, Эдик. А ты, смотрю, пышешь здоровьем, радостью, небось, не пьешь, не куришь и с женщинами…

– С женщинами – нет, ты же, Эмма, знаешь, у меня другая ориентация.

– Опять по мальчикам ходишь?

– Зачем, мальчики ко мне подъезжают.

– Когда привезти аппаратуру?

– Я вернусь со съемок часов в пять, кое-что сразу же напечатаю. Спать не буду, так что, если сможешь, приезжай пораньше.

– Ну, не знаю…

– Постарайся, Эмма, эти приспособления могут понадобиться.

– А если тебя еще куда-нибудь вызовут?

– Дорогуша, вот тебе ключи от моей квартиры.

Откроешь и в шкаф спрячешь.

– Ладно, договорились. Кофе выпьешь?

– Какой к черту кофе, меня уже полчаса ждут!

– Куда хоть едешь?