– Ребята, ай ищете чего? – Филарет театральным басом крякнул, нагибаясь, поднял кусок ржавой трубы, взмахнул им раз, другой: воздух взвизгнул, ужаленный полированным, с просинью, булатом, рукоятка с небольшой круглой гардой поерзала, приспосабливая к себе баланс и руку, выделила место для второй руки, прижалась к большому и указательному пальцам и замерла в ожидании.

– Ох! Вон он где! А мы думали ты внутри, с бабою по зеркалу милуешься!

– Что ты, что ты, любезный, ведь я не извращенец.

– Сабелькой пугаешь, да? Колдунок, да? Теперь не уйдешь. – Цыган весь распустился в толстогубой улыбке и вдруг подобрал нижнюю губу, присвистнул: в то же мгновение пара чумазых монстров взметнулись в стремительном прыжке по направлению к Филарету. Долетели, разъехались надвое каждый и опали к его ногам на потемневший от крови песок. Но кровь получилась какая-то неубедительная, летучая: задымилась, заклубилась темным и растаяла, как не было ее. Задымились и разрубленные тела.

– А ведь убил. Погубил Харю и Ларю. Гад. Падаль. Плачь, плачь, причитай по себе, громче да скорее, смерть твоя пришла.

– Разве это убил? Так, пошевелил кучу и положил чужого шара. А на дурака дуплет вышел… Ну-ка, дай-ка мне еще парочку: видишь – у одного срез не гладкий. Надобно исправиться. Да не жалей, мора, новых из говна налепишь!

Цыган пробормотал что-то резкое и вдруг взвыл, что есть мочи:

– Рабар! Встршмтвор!!! – воздух возле рук его заколыхался, колыхание усилилось, расплылось вокруг; все предметы и персонажи этой сцены потеряли четкость очертаний, хотя и продолжали оставаться видимыми сквозь прозрачную зыбь. Наконец эта зыбь достигла Филарета, он двинул мечом – но тот отскочил с бессильным звоном, выпустив из колыхания целую струю ярко-синих искр. Цыган захохотал и засвистел пронзительно. Оставшиеся косматники (как их про себя назвал Филарет), еще более уродливые и нелепые в колышущемся пространстве, взяли его в кольцо, им эта зыбь ничуточки не вредила и не мешала. Филарет, не шутя уже, взревел и ударил мечом с двух рук, раз, и второй, и третий. И прозрачная зыбь поддалась, лопнула, а Филарет, осиянный сплошным сполохом синих искрящихся звезд, тяжело и медленно, но зашагал к цыгану, пробивая себе путь сквозь слуг его… Удар – ноги в одну сторону, а туловище с орущей головой в другую! Еще удар – наискось! А это откуда?? Одна из черных тварей умудрилась обмануть внимание Филарета и вцепилась ему в ногу. Однако, еще спускаясь по лестнице вниз, Филарет предвидел возможные осложнения на местности и укрепил свою одежду: нога осталась невредимой, но джинсы оказались почти прокушенными – челюсти у твари что надо! Взмах! – и туловище дымится на песке, а голова повисла на штанах, пену меж клыков пускает, глазами яростно лупает…

Удар! Удар! И еще два! Битва больше напоминала бойню, нежели благородное сражение: Фил даже и заморачиваться не стал финтами и колющими выпадами, рубил по-казацки, с оттягом, и в две минуты от всего цыганьего войска остались невредимы только сам цыган и его медвежонок.

– Э, да ты не прост, малый! Что же раньше не сказал? – Цыган выпустил цепь из рук, медвежонок сиганул в одну сторону, цыган едва успел прыгнуть в другую: узкий меч пропорол пространство у самого его затылка, но, не встретив ожидаемого препятствия, продолжил погибельный путь и срубил молодое деревце толщиною в руку.

– Остынь, брат! Остановись. Чего нам делить? Нечего нам делить! – Цыган спешно крутил руками, творил заклинания, но Филарет приостановился сам.

– Чего тебе не сиделось в твоей Месопотамии, а? Кто тебя сюда пригнал?

– Да никто. Год уже здесь. А чего – тута место ведь не куплено?

– Точно год?

– Да и поболе на месяц. Как узнал, откуда я?

– По ухваткам допотопным. В приличном обществе такими бормоталками уже двести лет гнушаются. Ну что ты скачешь, как хорек, подойди сюда лучше, я научу твои хромосомы делиться чуть иначе.

– Все, все, успокойся. Как звать, шбношор, величать? – Филарет оглянулся на Свету – та с ушами и выше была в косметических проблемах, молодец девчонка.

– Засохни, тварь. Думаешь, я твоих заклинаний не понял, что ты тогда творил и сейчас в вопросы подбавляешь? Нет, неисправимый глупец ты, я вижу…

– Что – тоже древний, да? Ну прости, да? Просто проверил тебя: хороший, думаю, или нет? Или плохой? Нет, ты очень хороший, ты вон какой молодец! Не сопляк, не сосунок…

– Постарше тебя буду, это точно. Да и посильнее, об уме уж и молчу. А это что за чудовище? Пусть присохнет на месте и даже не облизывается. Ну-ка, назад, ты, урод!

Медвежонок бочком-бочком – постепенно зашел в тыл Филарету, лег на траву, лапу лизал, бок чесал, ерзал, перекатывался – безобидный такой звереныш, но уже почему-то без намордника, а сам совсем рядом урчит – рукой подать до плоти… Или лапою…

– Повешу на твоей же цепи, Мишук. Назад, хитруля, и больше не предупреждаю. – Цыган угодливо хохотнул и опять свистнул:

– Геша, иди сюда, шалунок! Совсем от рук отбился. Его Гешой кличут, а не Мишуком, мне он вместо сыночка. Слушай, как я придумал: спрыснем мировую от пуза, а плачу я! А? Да? Здорово, да? И бабу твою угощаю. Ну, что, поладили?

– И деньги ее вернешь, что в метро из сумочки стащили?

– Какие еще де… Верну. Ой, все верну, своих добавлю. Для друга – разве жалко? А? Ты да я – подружимся – водой не разольешь!

Филарет грозно ухмыльнулся: все эти тараканьи хитрости были ему не внове, и цыган совсем напрасно надееется запудрить ему мозги лестью, угодничаньем и намеками на кастовую солидарность. И надо будет не откладывая преподать им заслуженный, он же последний, урок. Или, все-таки, попытаться договориться миром и получить с них, с цыгана, хоть какой-нибудь толк?… Народ уж очень ненадежный. И сил в цыгане много, больше чем в простом вурдалаке каком-нибудь – устанешь все время его пасти да контролировать. Или все-таки лучше убить?

– Ты куда? Света! – Вот всегда так: все, казалось бы, рассчитано, учтено, по полочкам разложено, – так нет же! – откуда ни возьмись – непременно свалится неожиданность!

Света решила посмотреть на себя под другим углом освещения, мгновенно забыла – а вернее и не вспомнила – все предупреждения, тут же встала, тотчас отбежала на три шага влево, на три, или сколько там ей понадобилось, чтобы выйти за пределы защитного круга… И оказалась между Филаретом и медвежонком, который в это время вперевалочку, мохнатым колобочком, по безопасной от Филарета дуге возвращался к своему хозяину, цыгану.

Бурым гейзером взвился медвежонок, да только задние лапы его остались стоять на земле, и выросли вдруг лапы, в размер и толщину, чтобы удерживать на дыбках громадную тушу, которая вылупилась в мгновение ока из тщедушного медвежонка. Стало в нем росту метра три с половиной, не меньше… Плечи, когти, брюхо, клыки – все соответствовало новому формату. Медведь рыкнул басом, да таким, что не хуже чем у самого Филарета, вернул передние лапы на землю и морда его, размером с телевизор оказалась как раз напротив Светиной косметики, только что тщательно наложенной.