В контексте скоротечной (см. 12.18, 12.19) «наполеоновской» карьеры Венички уместно будет расшифровать упоминаемый Достоевским «каламбур в Вильне» Наполеона: «От великого до смешного один шаг» (Стендаль. Жизнь Наполеона // Стендаль. Собр. соч.: В 15 т. М., 1959. Т. 11. С. 137).

13.26 C. 28…вдумчивого принца-аналитика, любовно перебиравшего души своих людей… —

Комплексная аллюзия 1) на Иисуса Христа и его взаимоотношения с апостолами, 2) на смышленого Маленького принца из повести де Сент-Экзюпери (см. 12.30) и, безусловно, 3) на принца Гамлета как персонажа, постоянно находящегося в состоянии философского/идеологического анализирования, у которого еще Тургенев обнаруживал склонность к анализу в сочетании с антиэнтузиазмом (см. 6.16):

«Что же представляет собою Гамлет? Анализ прежде всего и эгоизм, а потому безверье. Ум его слишком развит, чтобы удовлетвориться тем, что он в себе находит отсюда проистекает его ирония, противоположная энтузиазму Дон-Кихота. Гамлет сам наносит себе раны, сам себя терзает; в его руках тоже меч: обоюдоострый меч анализа» («Гамлет и Дон-Кихот», 1860).

Автосравнение центрального лирического персонажа с Гамлетом – характерный мотив у поэтов, например у Блока: «Я – Гамлет…» («Я – Гамлет. Холодеет кровь…», 1914); или монолог Гамлета у Пастернака: «Гул затих. Я вышел на подмостки…» («Гамлет», 1946).

Розанов же считал «аналитиком» русского классика, принцем не являвшегося: «Признают Достоевского глубочайшим аналитиком человеческой души» («Легенда о Великом инквизиторе Ф. М. Достоевского», гл. 5). Впрочем, у Достоевского есть занятый поисками истины князь, то есть prince, Мышкин.

Аналитиками себя считали и некоторые литературные персонажи – например, герой Ильфа и Петрова:

«Я не хирург, – заметил Остап. – Я невропатолог, я психиатр. Я изучаю души своих пациентов. И мне почему-то всегда попадаются очень глупые души» («Золотой теленок», ч. 1, гл. 6).

И Гамсуна:

«Мне кажется, я немного умею читать в душах других людей А когда я в духе, мне представляется, что я могу заглянуть глубоко в чужую душу Вот мы сидим в комнате, несколько мужчин, несколько женщин и я, и я прямо вижу все, что происходит в этих людях, знаю все, что они обо мне думают. И вот я сижу себе, смотрю, и никому-то невдомек, что я вижу насквозь любую душу. Много лет я был убежден, что умею читать в душах людей» («Пан», гл. 7).

Поэтическое обращение «принц» традиционно для средневековой европейской поэзии. Оно регулярно встречается у Вийона:

(«Баллада заключительная», пер. И. Эренбурга)

13.27 …сочли штрейкбрехером и коллаборационистом… —

Штрейкбрехер – рабочий, нанимаемый хозяином завода или фабрики для работы во время проведения на нем всеобщей забастовки постоянного персонала. Встречается в ироническом контексте у «сатириконцев», занимавшихся историей Древней Руси: «Как только какой-нибудь князь начинал проявлять признаки даровитости, остальные князья объявляли его штрейкбрехером и подсылали к нему убийц» (Всеобщая история, обработанная «Сатириконом». М., 1993. С. 150); и у серьезного Маяковского, писавшего о забастовке рабочих в Лейпциге:

(«Солидарность», 1923)

Коллаборационист – человек, сотрудничающий с оккупантами своей страны, предатель родины. Вот цитата из правдинской статьи «Кто же такие – коллаборационисты?»: «Коллаборационист сегодня – это тот, кто, действуя по указке классового врага, втихомолку пытается подорвать социалистическую экономику Чехословакии и превратить ее в придаток западногерманских монополий» (Правда. 1968. 13 августа).

Оба слова входили в лексическое меню советских пропагандистов при критике антикоммунистических и антирабочих действий отдельных группировок пролетариата в капиталистических странах и при описании фактов сотрудничества с фашистами граждан европейских стран в период Второй мировой войны.

Ситуация «обвинение в штрейкбрехерстве» в русской истории связана с именами двух видных членов ЦК РСДРП(б) – Николая Зиновьева и Льва Каменева:

«Вечером 16 октября [1917 г.] в Выборгском районе Петрограда состоялось заседание ЦК В. И. Ленин огласил резолюцию, принятую на заседании ЦК 10 октября, и еще раз убедительно доказал необходимость вооруженного восстания. Все единодушно поддержали резолюцию ЦК. Против выступили двое – Зиновьев и Каменев. Потерпев поражение, Каменев и Зиновьев совершили невиданный в истории партии поступок, пошли на открытое предательство: 18 октября в непартийной газете „Новая жизнь“ Каменев заявил о своем несогласии с курсом большевистской партии на вооруженное восстание. Это было настоящее штрейкбрехерство. . Это была тяжелая измена» (Родина советская: Исторический очерк. М., 1981. С. 26, 27).

Ленин за это очень на них сердился:

«Уважающая себя партия не может терпеть штрейкбрехерства и штрейкбрехеров в своей среде. А чем больше вдуматься в выступление Зиновьева и Каменева в непартийной прессе, тем более бесспорно становится, что их поступок представляет из себя полный состав штрейкбрехерства. Только дети могли бы не понять этого. „Признав полный состав штрейкбрехерства в выступлении Зиновьева и Каменева в непартийной печати, ЦК исключает обоих из партии“. Мне нелегко писать это про бывших близких товарищей, но колебания я считал бы здесь преступлением, ибо иначе партия революционеров, не карающая видных штрейкбрехеров, погибла. Чем „виднее“ штрейкбрехеры, тем обязательнее немедля карать их исключением. Только так можно оздоровить рабочую партию, очиститься от дюжины бесхарактерных интеллигентиков, сплотив ряды революционеров, идти навстречу великим и величайшим трудностям, идти с революционными рабочими» (Письмо в Центральный комитет РСДРП(б), октябрь 1917 г.).

13.28 C. 28. Низы не хотели меня видеть, а верхи не могли без смеха обо мне говорить. «Верхи не могли, а низы не хотели». Что это предвещает, знатоки истинной философии истории? —

Революционную ситуацию и следующую за ней революцию, ибо здесь пародируется хрестоматийное определение революционной ситуации, сформулированное Лениным в 1913 г. в работе «Маевка революционного пролетариата», а затем повторенное в более компактном виде в 1915 г.: «Обычно бывает недостаточно, чтобы „низы не хотели“, а требуется еще, чтобы „верхи не могли“ жить по-старому» («Крах II Интернационала»).

13.29…истинной философии истории? —

Под истинной философией истории, кроме контекстуального, иронически заниженного толкования научного термина, может еще подразумеваться и противопоставление марксистско-ленинскому учению о классовой борьбе, которое носило чисто практический, утилитарный (для применения на практике в революционной борьбе) характер, «Философии истории» Гегеля – знаменитого в истории классической немецкой философии труда, где история соотносилась не с борьбой классов, а с прогрессом человеческого духа.