Историки выявили множество злодеяний разбойников, перечисление их дерзких налетов заняло бы десятки страниц. Ограничимся несколькими примерами. В Дмитровском уезде в 1744 году крестьяне майора Докторова занимались разбоем и смертоубийством. Против них был отправлен офицер с командой, но блюстители порядка понесли урон в 14 раненых и вернулись ни с чем. Лишь второму отряду, более многочисленному, удалось справиться с разбойниками. Генерал-майор Шереметев в том же году сообщал, что в его имении в Сокольской волости разбойники пограбили пожитки, взяли деньги, а приказчика били и жгли. Начальствовавший над караваном, отправленным из Москвы в Сибирь, доносил в 1744 году, что при следовании по Оке до Казани на его судно многократно нападали разбойники и он едва отбился от них, используя пушки. В пути он встретил более 50 разбитых и пограбленных судов. Разбойники в районе Астрахани численностью свыше 50 человек напали на рыболовные ватаги, ограбили их, а также прихватили большие морские лодки, пушки и порох.

В 1747 году из Перми пришло известие о разбойной ватаге, действовавшей на Каме, а также о пеших и конных отрядах численностью в несколько десятков человек, наводивших страх на обывателей. В следующем году разбойники, появившись в Одоеве, освободили четырех колодников и вместе с ними отбыли восвояси. В 1749 году разбойники, промышлявшие в Брянских лесах, сбывали награбленное имущество за границей.

Обратимся к сенатским указам, регистрировавшим наиболее крупные разбойные акции. Их опасность настолько возросла, что в мае 1746 года возникла надобность в учреждении особой экспедиции о расследовании дел о ворах и разбойниках. Раньше подобные дела рассматривались местной администрацией и там же чинились экзекуции. Ныне такой порядок «на неудобность признавается, так как оные злодеи делами своими друг другу обязаны бывают». Отныне все дела о разбойниках, как и их наказаниях, должна рассматривать особая экспедиция «при здешней полиции».

Число разбойных ватаг особенно увеличилось в годы Семилетней войны, когда полки, располагавшиеся во внутренних губерниях, были двинуты на запад, к театру военных действий. В июне 1756 года на Оке отряд майора Бражникова в сражении с ватагой разбойников числом в 80 человек потерял потопленными 27 и ранеными 5 человек, в то время как разбойники, вооруженные шестью пушками и огнестрельным оружием, не досчитались есаула и 5 человек убитыми. В Алаторе в марте того же года разбойники ограбили провинциальный магистрат, изъяв 949 рублей. Провинциальная канцелярия не располагала воинской командой и вынуждена была послать для поимки грабителей обывателей, вооруженных рогатинами и копьями, — ни ружей, ни пороху у них не было. Разбои приобрели настолько угрожающие масштабы, что Сенат вынужден был в ноябре 1756 года «для лучшего и скорейшего сыска и искоренения воров и разбойников и беглых драгун, солдат, матросов и прочих тому подобных непотребных людей, ныне быть особливым главным сыщикам». Они назначались в четыре региона, в которых разбои приобрели наибольшую опасность: первый регион охватывал огромную территорию, включавшую Нижегородскую, Казанскую, Оренбургскую и Астраханскую губернии; во второй регион вошли Московская, Новгородская и Смоленская губернии; в третий — Белгородская и Воронежская; в Архангелогородскую губернию назначался отдельный сыщик.

В распоряжении «особливых сыщиков» находились воинские команды, сыщики были наделены широкими полномочиями, в том числе и судебными — им предоставлялось право отправлять пойманных разбойников на каторгу в Рочервик.

Переходя к характеристике социальной политики Елизаветы Петровны, мы не намерены настаивать на наличии у нее системы взглядов и последовательности их осуществления. Нет нужды также перечислять один за другим многочисленные указы, свидетельствующие о сердобольности Елизаветы, ее желании помочь людям, оказавшимся в беде. Достаточно сообщить краткие сведения об их нацеленности. Так, в первый же месяц царствования Елизаветы была упразднена Доимочная комиссия, безжалостно выколачивавшая доимки в годы бироновщины. За один только 1742 год было обнародовано четыре указа, облегчавших судьбу виновных: освобождались от истязаний лица, допустившие ошибки в титуле императрицы в челобитных; два указа освобождали от наказаний за ложный донос по «слову и делу» как духовных, так и светских лиц; последние до обнародования этого указа, если были пригодны к службе, зачислялись в рекруты, а неугодные наказывались ссылкой в Сибирь на «вечную работу»; четвертый указ освобождал недорослей, не достигших 17 лет, от пыток.

Доброта и милосердие императрицы соседствовали с представлениями о слабости верховной власти, ее неспособности справиться с пороками общества, что вело к процветанию безнаказанного произвола и столь же безнаказанному сопротивлению этому произволу. Это наблюдение подтверждается двумя царствованиями представителей династии Романовых: «тишайшего» царя Алексея Михайловича в XVII столетии, получившем название «бунташного», и Елизаветы Петровны в XVIII веке, царствование которой в представлении верхов общества было «золотым веком». Но «золотой век» царствования Елизаветы Петровны, как и «бунташное» время «тишайшего» царя Алексея Михайловича, имел отличия: в «бунташный» век выступления были скоротечными, в «золотой век» — продолжительными, в XVII столетии в них участвовало городское население, в XVIII столетии — сельское: монастырские крестьяне, государственные крестьяне уральских заводов, ранее принадлежавших казне, а затем оказавшихся в руках вельмож, а также новая социальная прослойка, появившаяся в связи с развитием крупной промышленности, — работники мануфактур.

Волнения монастырских крестьян приобрели широкий размах в конце 50-х годов, после опубликования в 1757 году указа о замене управлявшими вотчинами служек светскими людьми — офицерами. Эту акцию крестьяне восприняли как изъятие вотчин у монастырей и передачу их государству. На этом основании они отказывались выполнять повинности в пользу монастырей и епархий — обрабатывать пашню и нести оброк натурой или деньгами. Монастырские власти и местная администрация не располагали силами, чтобы привести крестьян в послушание, а благочестивая императрица не считала возможным прибегать к кровавой расправе с ослушниками. Екатерина II получила в наследство от своей предшественницы и предшественника 100 тысяч монастырских крестьян, оказывавших неповиновение. Нет оснований волнения монастырских крестьян возводить в причину секуляризации владений духовенства, но они ускорили завершение давно назревшего процесса.

В отличие от волнений монастырских крестьян, повинности которых оставались неизменными, приписанные к заводам крестьяне оказывали сопротивление новым владельцам заводов, потому что оказались жертвами их алчности, — вельможи стремились увеличить доход для поддержания расточительной жизни за счет увеличения размера их повинностей.

Приписка крестьян к заводам, когда они находились в казенном содержании, производилась в соответствии с числом на заводе доменных печей и молотов, ковавших железо по нормам, установленным правительством. Вельможи на полученных заводах увеличили число молотов и доменных печей, что увеличило и потребность в древесном угле. Между тем численность приписных крестьян, обязанных отрабатывать подушную подать и оброчные деньги (в общей сложности 1 рубль 10 копеек) оставалась прежней.