Звонят в дверь.

– Сидеть! – приказывает Ладушкин, хотя мы не шевелились. Он идет на цыпочках в коридор, по дороге вскрикивает, чертыхается, что-то с грохотом падает, вероятно, бра у зеркала, и в кухню заползает попугай с хохлом, вставшим в боевую позицию.

– Я хочу что-то сказать тебе шепотом. – Лора обхватывает рукой мою шею и горячо выдыхает в ухо: – Прости меня… Если бы я могла, я бы сделала иначе, правда. Но я испугалась за Антона. Ты мне веришь?

– Верю, – шепчу я. – Ты ищешь маму, да?

– Она не попрощалась.

– Ты караулишь машины на дороге и ездишь от кладбища к кладбищу, и так каждую ночь?

– Откуда ты знаешь? – отстранилась Лора и уставилась в мои глаза с подозрением. – Мне это снится, а ты откуда знаешь?!

– Я тебя видела.

– А-а-а… – Она не понимает, но принимает объяснение как должное.

– Хочешь, поедем сейчас на могилу. Ты поплачешь, станет легче.

– Нет уж, – фыркает Лора. – Плакать мне не хочется совсем. Хочется подраться с кем-нибудь. Этот инспектор, ты только скажи, если он тебя достает…

– Не надо, – я умоляюще складываю ладони, – только не с Ладушкиным! Он уже получил свое.

Ищу глазами попугая. Вот он, под столом. Изучает мою ногу и вдруг кладет на голую ступню свою лапу. Несколько секунд мы с птицей смотрим друг на друга. Попугаю трудно задирать голову вверх, хоть он и упирается крыльями в пол. Я слышу, как лапа надавливает, и когти весьма ощутимо покалывают.

– Ладно, – киваю я ему. – Два метра ты прошел.

В этот раз потребление птицей коньяка из ложки проходит вообще показательно – ни одной капли не пролито, втянув коньяк в клюв, попугай задирает голову вверх, закрывает глаза и дрожит сладострастно горлом. Весь процесс снимает на камеру радостный Лом, это ему инспектор открыл дверь с оружием наготове.

– Привет, Лом.

– Ахинея, если бы ты знала, как я рад!.. – Та половина лица Лома, которая не закрыта камерой, светится счастьем. – Девочка, подвинься. Вот так… Хорошо! Кто покрасил курицу? Попробуй влить ей из бутылки, чтобы я снял крупно клюв и бутылку, потом смонтирую лапу, как будто она сама держит!

– А почему ты с камерой?

– Так ведь сегодня последний день. Фирма «Секрет» сказала, что сегодня последний день работы с животными-охранниками. Все, партия обучена, а ролик еще не снят, а ты обещала, – объясняет Лом. – У них каждый день оплачивается, потому как совместное с американцами предприятие. Американцы поставляют товар на заказ, наши недели две адаптируют охранников в условиях московского климата.

– Да, – вспомнила я. – Черт! Я же обещала сделать это без оплаты! Черт! Черт! Черт!

– А мне сказал по телефону их начальник, что аванс вполне вероятен, вполне. Я решил сам поехать, отснять как смогу, а потом бы ты разбиралась.

– Едем! – вскакиваю я. – Дети, хотите посмотреть на работу собак-охранников?

– Ахинея, я должен предупредить, что…

– Подожди. Ты поговорил с Ладушкиным?

– Я извинился, – пожимает плечами Лом, – но человек ведет себя неадекватно. Понимаешь, совсем неадекватно. Он обыскал сумку, потом поставил меня к стене, заставил расставить ноги и ощупал везде, в том числе и между ног.

– Я искал гаечный ключ, или гвоздодер, или что-то в этом роде, – объясняет Ладушкин.

– Видишь? – кивает Лом. – Гвоздодер – между ног! И я хочу сказать, он плохо выглядит. Что это у него на носу? – Лом неуверенно тычет пальцем в окровавленную гипсовую нашлепку на лице инспектора. – Бедненький!.. Тебя опять побили?

Антон дергает меня за свитер:

– Я хочу есть!

– Минуточку… Есть? – Я совсем забыла про мальчика, как только прикрепила его шарик к вешалке в коридоре.

– Дедушка готовит ему на ужин утку с яблоками, – ревниво замечает Лора. – А пока пусть грызет печенье. – Она протягивает Антону начатую пачку печенья. – Раз уж мы теперь не бегаем по утрам, не повторяем неправильные глаголы и не ухаживаем за братьями нашими меньшими, не смей ныть и просить! Мне приказали до вечера не испортить тебе аппетит, а то больше нас вдвоем гулять не отпустят!

– Хоть водичкой можно запить?

– Так. Лора, может, ты с Антоном поедешь смотреть, как готовят утку? Ладушкина с попугаем уложим в постель, как инвалидов, а мы с Ломом на пару часиков съездим поработать.

– Я хочу побыть с тобой, – категорично заявляет Лора и добавляет с убийственной логикой: – Вдруг тебя все-таки посадят? Когда еще встретимся? Не успела одну мамочку потерять, как другую тоже отнимут! Нет, я поеду с тобой, а Антона забросим к бабушке на такси.

– Инга Викторовна, если вы помните, если вы еще не забыли, то этот прекрасный день свободы подарил вам я. При условии, что глаз с вас не спущу и лично доставлю обратно до второго обхода, – заметил Ладушкин.

– Время, Ахинея, – постучал по часам Лом. – Еще добираться около часа. Это за городом.

– Ладно. Тогда поехали все. Станет скучно – сами разбежитесь.

Какое там – скучно!.. Думаю, этот вечер и я, и Лом, и инспектор Ладушкин никогда в жизни не забудем. Хорошо, хоть дети восприняли все происходящее с юмором растущих организмов, у них еще хватило сил хохотать до упаду, наблюдая за выражениями лиц таксистов, которых мы потом останавливали. Потому что Лом сказал, пусть его пристрелят на месте, но он не сядет в свою машину в таком виде и нам не даст в нее сесть.

Итак, мы поехали по Ярославскому, причем сначала Ладушкин сел сзади с детьми, но потом попросил меня поменяться с ним местами, я пересела, обняла одной рукой Антона, другой – Лору, и мы пели песню про попугая с Антильских островов – «Мы дрались там… ах да! Я был убит…», а настоящий попугай, завернутый в шерстяной свитер, должен был в это время лежать на полу на взбитой подушке и ждать завтрашнего прихода Лоры с кормом и бананами. На всякий случай я открыла форточку в кухне и в комнате, но надежды, что он захочет перебраться к хозяйке, было мало, и поэтому я закрыла свою кровать и пару кресел полиэтиленом и спрятала бутылку с остатками коньяка.

И вот мы едем по Ярославскому, поем, в какой-то момент я замечаю, что Лом неумело подпевает, и Ладушкин кивает в такт, и Антон прижался щекой к моей руке у него на плече, и Лора вцепилась в мои пальцы своими, и день показался мне удивительно счастливым, хотя скажи я это кому-нибудь – засмеют ведь. Едет себе девочка на работу снимать натасканных зверюшек-охранников, ее вытащили на день из следственного изолятора и туда же засунут до полуночи, пока машина не превратилась в тыкву, кучер – в крысу… Смотрю на Лома и понимаю, что из него получилась бы обаятельнейшая крыса.

И вот мы проехали в так называемую охраняемую зону. Пока дежурные на въезде связывались по селектору с пригласившими нас хозяевами особняка номер 144, дети восхищенно осматривали особняки с другими номерами, и Антон поинтересовался, кто придумывает такие дома?