– Я люблю тебя, Страж…

Воин, прошедший тысячу Битв, Адель, посланная побеждать, подбегает к нему – совсем как шестнадцатилетняя девчонка подбегает к восемнадцатилетнему пареньку – уходящему победить или пасть.,..

Время остановилось.

Звезды погасли.

Горячее остыло.

Холодное нагрелось.

Воды стекли.

Горы сравнялись с равниной.

Жидкое застыло.

Твердое рассыпалось.

Материя собралась в плотный комок.

Вселенная умерла.

И Дух не витал – не было его, и не над чем было витать.

Не было Духа.

Была Любовь.

И – Все Взорвалось!

И бешеные потоки раскаленных частиц плазмы разлетались, и притягиваясь друг к другу, собирались огромными скоплениями, и звезды зажглись и выбросили из себя потоки чуть менее горячей плазмы, не улетевшей так далеко, стиснутой петлей тяготения, и родились раскаленные шары зародышей планет, и шары эти остывали, твердея, и миллиарды оборотов вокруг звезд были мертвы, и хаотичный бесконечный калейдоскоп атомов породил наконец хитрую и сложную молекулу, способную воспроизвести себя, и процесс пошел, и все более сложные системы хитрых молекул воспроизводили себя, не зная, что уже живы, а потом вдруг узнали, но так же долго жили, не задумываясь: отчего? зачем? – а потом задумались, ломая головы, или где и в чем там еще у них бродили мысли, и исписали тысячи томов, или в чем там они запечатлевали эти мысли, и сломали тысячи копий, или что там у них вместо них было, в спорах о Большом Взрыве (что взорвалось? откуда взялось, дабы взорваться?) или об Акте Творения (кто творил? из чего? и, главное, чем занимался до Акта? одиноко мастурбировал вне времени и пространства?), и не знали, не знали, не знали, что: Что все для них началось на пустынном берегу Кулома – когда время остановилось.

Ольгин Крест. Сейчас.

Страж поднялся с песка. И протянул руку Адель. Музыка родившейся Вселенной рвала уши. Он сглотнул, прогоняя наваждение.

– Скажи, Адель… Если мальчик… Если Царь погибнет – что тогда? Все закончится? Мы будем жить долго, мирно и счастливо? Чтобы умереть в один день?

Голос ее был полон печали:

– Нет, Страж… Не совсем так. Будет Битва. Явится Он – во всей силе и славе своей, и мы с тобой будем скакать у левого стремени Его, и трубы будут петь, и кровь будет остужать раскалившиеся клинки… И мы падем – вместе и рядом. В один день и час.

Она не лгала. Все так и будет.

Спасибо, Адель… За правду. Счастье бывает страшным. Но… Ладно. Никто и не планировал жить вечно, в конце концов. Битва так Битва. Лучше уж так – под трубу, чем в темном подвале… Или под капельницей.

– Иди, Страж… Иди и призови меня – оттуда. От Врат.

Голос ее был полон Любви. И он пошел – не оглядываясь.

Лучше не оглядываться, когда впереди такой конец Пути. А позади – любящая и любимая женщина. Страж пошел к “Марии Целесте”. По серо-стальной воде Кулома, Словно посуху.

Гедонье. Сейчас.

Страшное место.

Все вокруг мертво, и мертво давно, – и вместе с тем нет. Бывает и так.

Маленький мальчик идет среди останков деревни. На Севере дерево сохраняется долго, особенно лиственница – условия для гниения неподходящие. Сохраняется – если не вмешается огонь.

Гедонье выжигали, старательно и целенаправленно. Но кое-что уцелело. Мальчик, он же , идет неторопливо… Он что-то ищет.

И скоро найдет.

Кулом. Корабль-призрак.

Все повторяется.

Корабль мертвых несется вверх по реке.

Призрак стоит у штурвала – зыбкий, полупрозрачный.

Призраки в каюте – три Призрака.

Ивана Призраки не замечают.

Они о чем-то горячо спорят, призрачные губы шевелятся. Ни звука не вылетает из них. Сквозь призрачных пассажиров видна обстановка каюты – колеблющаяся, нереальная. Но такая, какой была когда-то. Если смотреть не сквозь них, напрямую, – сырость, осклизлая плесень, разложение, тлен…

Страж в каюте. Он не боится Призрака-брата, но… Он сидит в каюте, на краешке полусгнившего дивана. За иллюминатором мелькают берега – быстро, гораздо быстрее, чем пять лет назад. И Призраки движутся быстрее живых.

Иван замечает странную вещь – порой призрачные слова и призрачные жесты обращены к пустому вроде месту… И он понимает – один из пассажиров “Маши-Целки” еще жив. Пока жив.

За иллюминатором мелькают неприветливые, суровые берега.

Корабль мертвых несется вверх по реке.

“Мария Целеста”.

Гедонье.

Остановился.

Это была воронка. Очень большая воронка, вмятина в земле.

Внизу, в центре, были Врата. Он остановился на краю.

Андрюша.

Кулом. Береговой откос.

Пять лет назад здесь пристал катер. “Маша-Целка”.

Теперь – все повторяется. Иван выпрыгивает на песок. Дальше пути его и Призраков расходятся.

Рядом – моторка грязного мужчины. В ней – труп в последней стадии разложения. Страж не обращает внимания, бежит по откосу вверх.

Песок не осыпается под ногами.

Гедонье.

Крохотную фигурку на краю огромной воронки он видит издалека.

Воронка поросла густой и зеленой травой, для мерзлоты – редкость.

Врата Страж видит чуть позже.

Гедонье.

У них одинаковые глаза – у Царя Живых и Стража. Серые. Как сталь клинка. Как вода Кулома. Взгляды скрещиваются. Кажется – слышен звон столкнувшегося булата. И – далекий зов трубы.

Рука.

Узкая и сильная ладонь у него на плече.

Адель.

Он не один.

Впереди самое страшное – но он не один.

Врата не потрясали воображение. Спасибо Голливуду и его порталам, и телепортам, и звездным вратам, и внепро-странственным проходам, и подпространственным туннелям, и надпространственным калиткам, и гиперпространственным форточкам. И лично Стивену Спилбергу – есть и за океаном порядочные люди.

В общем, Врата как Врата.

Двухмерные и мерцательно-переливающиеся. Довольно большие – даже водитель-первогодок на бэтээре легко въедет. Только такое впечатление – БТР за этими воротами не сильно поможет. И БМП, и алюминиево-смешная БМД, и средний танк, и даже танк тяжелый – не помогут.