А про Ивана и Адель он кадетам досказал.

Коротко.

По-военному.

Парма. Утро.

Рассвета нет – солнце не исчезало, лишь наполовину окунулось в лесотундру – а сейчас вынырнуло обратно… Настройка закончилась – в какой-то момент Иван понял, что может делать оружием все – и оно ему подчинится.

…Иван идет по улице поселка. Где сейчас Адель, он не знает. К Царю (к мальчику Андрюше?) Иван хочет сходить в одиночку.

Поселок пуст и кажется мертвым, но Ивану не надо спрашивать дорогу – он помнит дом на берегу, проходя мимо которого Саня Сорин замолкал на полуслове. Чуть покосившийся дом из серых бревен. Совсем рядом. Иван идет туда уверенным шагом – и замирает.

Навстречу – Наташка.

Он ни о чем ее не расспрашивает.

И ни о чем не рассказывает.

Просто они идут к Царю Живых вместе.

К маленькому светловолосому мальчику.

К Андрюше.

Адель-Лучница ликует. Как никогда близок час торжества ее. Скоро сойдутся в Гедонье, в старой раскольничьей деревушке:

Она.

Страж.

И оружие Стража.

Кровь Царя прольется. Или не Царя – если…'Если сомнения Стража справедливы. Когда Страж сомневается в чем-то – это серьезно. Это очень серьезно, но… Теперь Адель все равно – сбылось ее Наречение или нет. Потому что теперь она знает – и Даниэль, Третий Всадник, жизнью своей заплатил за это знание. Она знает, кем был Царь Мертвых – до того, как занял свой трон. Сейчас Адель все равно, стал ли его сын – мальчик Андрюша – Царем Живых или нет. Кровь мальчика, пролитая Стражем – именно и только Стражем, – в любом случае сделает свое дело.

Сбудется, что предначертано. Страж зряч – и ошибка пятилетней давности не повторится. Страж смотрит ее глазами – он сделает все как надо, и не дрогнет рука его. И – самое главное, в чем совсем недавно не могла она признаться даже себе – Стража ведет ее Любовь. Любовь Перэой Всадницы, посланной Победить… Победа будет едина – ее и Стража! И един будет их Путь – прекрасный и страшный – до самого своего конца – тоже страшного. Но – прекрасного! Потому что Адель нашла Любовь…

Адель-Лучница ликует.

Час близок.

Кулом. Утро.

Лодка летит вверх по реке – моторка грязного мужчины.

Все изменилось. уже не связан – сидит на скамейке, смотрит на вцепившегося в рукоять “Вихря” человека с мертвыми глазами. Мертвого человека.

Мальчик наречен Царем Живых. Но мертвыми он тоже может командовать. И он командует: быстрее! Мертвец и его старый мотор стараются. Очень стараются.

Лодка летит вверх по Кулому – к заброшенной раскольничьей деревушке.

К Гедонью.

Парма.

Иван осторожно опускает Марью на кровать. Наташа делает что может – но может она немногое. Удар мертвого мужчины – смерть в рассрочку. Губы шевелятся почти беззвучно, Иван низко наклоняется к ним – но понимает все.

Каменеет лицом. Нет никакого Царя Живых. Есть маленький мальчик в лапах человекокрысы. Все вернулось. Борца с вселенским злом из него не получилось и не получится – извини, Адель. Придется заняться знакомым делом. А оружию Стражей на его левой ладони придется заменить карабин “Везерби” – тоже извини, не для этого тебя делали…

Иван идет к берегу Кулома, на ходу выдает инструкцию Наташе. Наташа останется здесь, с Марьей. Он скоро вернется. Все будет в порядке.

Повезло. На берегу лодка-гулянка с мотором – длинная, деревянная, с низкими бортами. На дне снасти – кто-то собирается на рыбалку. Самого рыбака не видно. Иван выкладывает сети и какие-то свертки на береговой песок, берется за шнур стартера – извини, браток, порыбачишь в другой раз. Мне тут срочно поохотиться надо.

Мотор не успел взреветь – сзади крик.

Наташин.

– Я люблю тебя! – выкрикнула она.

Он обернулся.

Вот и все. Конец всему. Сейчас он скажет, какая я хорошая или какие у меня красивые глаза, а у меня не красивые глаза, у меня сейчас заплаканные глаза, или он ничего не скажет, и это будет еще хуже, он подойдет и поцелует, или проведет рукой по волосам, или мы снова будем ночью вместе, если доживем до ночи, или, что всего страшнее, – он соврет, что любит меня, думая, что так лучше…

– А я тебя нет, – сказал Иван. – Извини.

Усть-Кулом – Гедонье. Месяц назад.

Рыжий конь поднялся на дыбы со свирепым ржанием, передние копыта яростно рассекали воздух – а задних копыт, и ног вообще, не было – конское тело заканчивалось, на манер русалочьего, рыбьим хвостом. Даже скорее не рыбьим – закрученным в спираль хвостом змея, дракона, и жало на конце того хвоста напоминало огромный меч, обращенный для удара туда же, куда и копыта.

Компания именовалась “Кэльпи-авиа” (ее владелец – не знавший чужих языков и произносивший по слогам заковыристо-иностранные слова – обожал такие названия) – гидросамолеты, авиетки, вертолеты, рейсы в дальние поселки и на затерянные в тайге и тундре промыслы. А изображенный на серо-голубом борту вертолета рыжий жеребец с рыбоящерным хвостом, надо думать, и являл собой пресловутую кэльпи – водяную лошадку кельтских мифов.

– А не слетать-то нам на Кулом, в верховья, а? – раздумчиво спросил Степан Викентьевич Парфёнов, более известный под прозвищем Маркелыч. – Что и как разведаем, может, промысел поставим… Места там вольготные… Как думаешь-то, Аполлоша?

Молчаливый пилот вертолета, названный Аполлошей, не стал отвечать на обращенный, по видимости, к нему вопрос.

Он не первый год летал с Маркелычем (заодно выполняя обязанности телохранителя и личного врача) – и знал, что на деле это приказ, ясный и недвусмысленный. И требующий немедленного исполнения.

Но сейчас произошло небывалое – пилот медлил, покрытое старыми шрамами и ожогами лицо выражало сомнение. Страшное сомнение. Пилот не стал отвечать, но очень внимательно посмотрел на Парфёнова. Тот кивнул, ничего не добавив. Бездонно-синие глаза на изрезанном морщинами загорелом лице Маркелыча глядели без тени неуверенности. Пилот пожал плечами и полез по приставной алюминиевой лесенке в кабину. Аполлоша, кстати, было прозвищем – пилот носил фамилию Саранчук.

…Летели не над извилистой лентой Кулома и не напрямик – Маркелыч предпочел зайти к Гедонью с северо-востока, дав изрядного крюка над болотистой тундрой. Рисковый мужик, презирающий любые страхи, – иногда Маркелыч бывал острожен до маниакальности. И мог выжидать долгие месяцы, делая вид, что позабыл о своих прежних планах, – выжидать, чтобы нанести стремительный и беспощадный удар.

Сейчас он выжидал пять лет. Пять лет, прошедших после экспедиции Сидельникова. Ничего за эти пять лет не произошло. Ни один Страж не появился в Гедонье – даже слепой, даже забывший все. Не появился пусть и случайно…