– Ты мог бы жениться на Кэролайн, – искренне предложил сам Резак, балансируя на поручне пирса, пока они слонялись по рынкам, вонявшим хуже внутренностей мертвой рыбы. – Тогда мы будем братьями. Если ты умрешь, она получит вдовью пенсию.

– Мог бы, – согласился Дориан. Он мог жениться на красавице Кэролайн. Мог спасти ее с улиц. Преуспей он, она была бы женой офицера. – Мог бы, – повторял он, все больше и больше влюбляясь в эту идею. – Но женись я на твоей сестре, кто получит твою пенсию, если убьют тебя?

– Все просто. – Резак пожал худыми плечами и хитро посмотрел на друга. – Твоя мать. Она все еще прелестна, не так ли? Думаешь, она выйдет за меня замуж?

– Отвали! – Дориан бросился на Резака, и тот, смеясь, отскочил.

– Не злись. Я не заставлю тебя называть меня папой.

Они носились по рынку, сбивая ящики и торговцев рыбой. Дориан был быстр, но Резака не мог поймать никто. Если бы ему удалось, он мальчику ничего плохого бы не сделал. Они ссорились и дрались, как братья, пока один из них не предлагал мир.

Это была веселая тройка. Резак, Кэролайн и Дориан. Он не мог вспомнить все годы, проведенные вместе. Не мог вспомнить их скудные трапезы или чудесные мгновения. Но невинная мальчишеская любовь пронзила его грудь такой восхитительной остротой, что у него перехватило дыхание.

Они были семьей.

Пока не было крови.

Кровь и вода. Всегда кровь и вода.

И золото.

Золотые волосы волнуются, как тростник, в грязи и иле Темзы.

«Кэролайн!»

С громким стоном Эш зашатался. Прижал обе ладони к вискам, произнося ее имя с той же болью, которую испытывал в то утро, когда они ее потеряли.

Распространились слухи о том, что у Дока Палача к берегу реки прибило тело, поэтому он вместе с Резаком направились в ту часть Вапинга, чтобы поглазеть и, возможно, облегчить пару карманов.

Пока они лениво пробивались сквозь толпу, он своровал почти два шиллинга.

Потом Резак закричал. Мучительная боль, забыть которую казалось невозможным. Такой крик оставлял шрамы на душе.

Кэролайн. Дерзкая, обольстительная, смышленая Кэролайн. Ее ум и улыбка были быстры, как у ее брата.

Достаточно быстры, чтобы привлечь внимание убийцы.

Резак озверел. Он вырубил двух полицейских, а еще семерым пришлось его держать, чтобы оттащить подальше от тела любимой сестры.

Часть его в тот день умерла.

Как бы Резак не был безутешен, Дориан впервые почувствовал холодную, расчетливую ярость. Он не желал скорбеть. Не хотел говорить. Его не интересовала справедливость.

Он хотел отомстить. Кровь за кровь.

Он тащил безутешного Резака по городу, задавая нужные вопросы, разыскивая именно того клиента, который в ту ночь выманил ее из дому.

Они нашли его в доках, не прошло и двух дней.

И Дориан держал ублюдка, пока Резак… ну, резал.

Это было первое убийство. Для них обоих. И крики привлекли констебля. Чтобы защитить Резака, Дориан разбил окно и похитил что-то ценное на виду у полиции. Он ушел, уводя патрульного с места их воздаяния.

Он даже дал себя поймать.

Ради Резака.

Ради Кэролайн.

Его бросили в Ньюгейт на несколько лет. Ему было плевать. Правосудие свершилось с клинком в темноте. Как и продолжалось в течение следующих двух десятилетий.

– Кэролайн, – вытирая лицо, простонал Эш и удивился, что ладонь у него стала влажной – однако от пота или слез, он сказать не мог.

Его первая любовь. Его первая кровь.

Воспоминания наводнили, словно прорвав плотину. Холод, переполняющий его вены, год за годом возвращался в разорванных образах и раскрошенных эмоциях. Лица. Имена. Запахи. Звуки.

С резким вздохом он потянулся к своему якорю. К единственной душе, которая могла вернуть его в настоящее. Сюда.

«Лорелея».

Он дотянулся почти до Резака… Карлтон? Кто-то взял его за руку и поднял на ноги, прежде чем он и Блэквелл усадили его в кресло.

Потому что Лорелея исчезла.

Лорелея, ничего не видя перед собой, вышла на задний двор, жадно глотая морской воздух и выдыхая его словно в сдавленном рыдании.

Она никогда не забудет, как Эш произнес имя другой женщины. Его глаза блестели, голос был благоговеен. Его бесстрастные мрачные черты исказились чувством, которого она никогда не видела. До сих пор она думала, что Эш не способен испытывать эмоций такой глубины. «Все будет хорошо», – рассуждала она. Она сможет любить за них обоих.

Какой она была дурой. Потому что он вовсе не бесчувствен. Он просто ничего не чувствует к ней.

Он все чувствовал к Кэролайн.

Если девушка была по-женски хотя бы вполовину настолько красива, насколько инспектор Морли привлекателен как мужчина, Лорелея прекрасно понимала, почему Эш так любит ее.

Случайно увидав свое отражение в окне, Лорелея снова зарыдала. Что она могла предложить такому, как он, мужчине теперь, когда угасла ее юность, угасла надежда? Не была ли она всего лишь жалким призраком его первой любви? Двадцать лет назад его глаза увидели похожую девушку – и вспомнились забытые страсти, которые относились к другой…

Не потому ли он так стремился вернуться к ней, так жаждал предъявить на нее права, что надеялся обрести какое-то подобие давно умершей любви?

Страшная трагедия для них обоих.

– Не плачь, милая, – утешил ее из тени низкий голос. – Скоро все кончится.

Ее потянули назад, и она прижалась к жесткому мускулистому телу. Сладкий аромат одурманил ее чувства, и твердая земля под ногами превратилась в песок, когда она с благодарностью погрузилась в манящую тьму.

Два брата. Эш уставился на мужчин, некогда мальчишек, на которых он полагался. Два названых брата. Как у них все вышло запутанно.

Он вспомнил почти все, а то немногое, что не смог, Морли и Блэквелл, потратив бо́льшую часть утра, по кусочкам восстановили в его памяти.

Насколько по меньшей мере утомительно оживить два десятилетия в один день.

Насколько немыслимо странно, что Резак Морли, самый смелый вор в империи, из-за смерти сестры стал одним из самых влиятельных людей в Лондоне. Старшим инспектором Скотленд-Ярда.

Эш все еще не мог этого понять.

– Откуда это имя, Карлтон? – скривившись, спросил он. – Я бы никогда не подумал, что ты назовешься так.

Морли пожал плечами и скептически улыбнулся:

– Я знал, что мне надо заново придумать себя, но, пораженный горем, я это не обдумывал. Поняв, что зачислен в полк, я знал, что если в жизни мне суждено чего-то добиться, то не как Резаку. Когда меня спросили, как меня зовут, я запаниковал и назвал имя «Карлтон», прочитав его с рекламы футбольного клуба.