Ее губы переместились к шраму на моей шее, и она нежно поцеловала его, прежде чем двинуться вниз по моей лопатке.

– Когда лопасти ударили меня в первый раз, я был уверен, что это конец. Я знал, что умру. Звучит драматично, я понимаю…

Мэгги перебила меня:

– Не вижу в этом ничего драматичного.

– Теперь мне снятся кошмары, и кажется, что все это происходит снова. Я чувствую холодную воду. Чувствую, как лопасти винта вонзаются в мое тело, и я просыпаюсь, ожидая того, что увижу кровь. – Я вытянул руку, глядя на свою раненую кисть.

Ее губы скользнули вниз по моей левой руке, и я напрягся, когда она приблизилась к кисти.

– Каково это? – спросила она, целуя мое предплечье.

– До сих пор бывают фантомные боли. Такое ощущение, что кто-то очень сильно сжимает палец, одновременно поднося к нему паяльную лампу. Хотя это случается нечасто. Когда мне холодно, рука становится фиолетовой. Я ненавижу эти шрамы. Из-за них я не могу забыть, что произошло.

– У всех есть шрамы. У кого-то просто лучше получается их скрывать.

Я улыбнулся и поцеловал ее в лоб.

– Честно говоря, я думаю, что тревожность и воспоминания – это худшее.

Ее взгляд стал суровым.

– Да. Я понимаю, о чем ты. – Она села и прикусила нижнюю губу. – Ничего если я тоже поговорю о шрамах?

– Конечно.

Голос Мэгги звучал робко. Я видел, как ей было страшно рассказывать о том, что произошло в лесу много лет назад. Я знал, что ей будет тяжело, но она говорила даже несмотря на то, что ее голос дрожал.

– Ее звали Джулия. Иногда моя память пыталась убедить меня, что ее зовут Джули, но это было не так. Это точно была Джулия, – сказала она.

– Кто?

– Женщина, которая погибла в лесу.

Я тоже выпрямился, насторожившись.

– Ее звали Джулия, и она хотела уйти от мужа.

Она во всех подробностях рассказала мне, что произошло. Она рассказала мне, как он выглядел, каким был цвет волос Джулии, как она испугалась, как она кричала. Она вспомнила запахи, его прикосновения, его голос. Более двадцати лет Мэгги снова и снова переживала свой ужас, сохраняя в памяти каждое его мгновение. Она говорила, ее трясло, но она не останавливалась. Она продолжала рассказывать мне историю того дня, который изменил ее жизнь. Я слушал и чувствовал злость, страх, грусть. Даже представить не могу, каково это – пережить в детстве то, что довелось пережить ей. Даже представить не могу, каково это – смотреть, как кого-то убивают у тебя на глазах.

– Я думала, что тоже умру, Брукс. Тогда на озере ты думал, что тебе конец – и я чувствовала то же самое. И все могло кончиться именно так. Упади ты вперед – и ты бы не выжил, тебя изрубило бы насмерть. Если бы я не убежала от того человека, он убил бы и меня.

– Как ты смогла спастись?

Ее ресницы затрепетали, на глаза навернулись слезы.

– Ты позвал меня и спугнул его. Ты спас мне жизнь.

– Ну, мне кажется, мы квиты, потому что ты тоже спасла мне жизнь.

Мы не спали до рассвета, обсуждая наши травмы, рассказывая наши обиды и страхи. Нам многое пришлось пережить. Было тяжело, но это было необходимо нам обоим. Мы говорили о наших проблемах вслух, и это освобождало. Это была тяжелая ночь, и иногда нам приходилось останавливаться, чтобы сделать «пять минут», чтобы напомнить себе, что нужно дышать. Тем не менее я был благодарен ей и за спокойные моменты, и за болезненные тоже. Я был благодарен ей за то, что она позволила мне обнажить свои раны. Я был благодарен ей за то, что она показала мне свои.

– Поцелуй меня, – потребовала она.

Я сделал так, как она сказала.

Мы две души, молящие о спасении, но с каждым поцелуем вода поднималась все выше. Она прикусила мою нижнюю губу, и я застонал ей в рот. Она обняла меня за талию, и я заключил ее в объятия. Она прижималась ко мне бедрами, словно пыталась обнять меня еще сильнее. Моя правая рука двинулась к ее груди, и я стал ласкать ее, осыпая поцелуями ее шею, впиваясь губами, кусая ее, нуждаясь в ней. Ее пальцы глубоко вонзились мне в спину, словно когти дикого зверя.

Она отстранилась от меня и встретилась со мной взглядом. Эти красивые, печальные голубые глаза.

Боже, как же я не люблю печаль в ее глазах.

Боже, как я люблю печаль в ее взгляде.

Это напомнило мне, что я не один.

А она тоже видела мою печаль?

Чувствовала ли она боль на моих губах?

– Ложись, – приказал я.

Она сделала, как я сказал.

Она стянула с меня боксеры, и я отбросил ее белую майку в сторону. Мой язык затанцевал по ее соску, и она ахнула. Этот звук заставил меня на секунду остановиться, но когда она запустила руки в мои волосы и опустила мою голову себе на грудь, я понял, что мне нужно попробовать каждую ее частичку. Мне нужно было поглотить ее существование, чтобы боль жизни на какое-то время исчезла.

Тонули.

Мы тонули. Тонули в печали, задыхались от боли. С каждым прикосновением, которым мы обменивались, волны разбивались о нас. Я сомкнул пальцы вокруг края ее трусиков, наблюдая, как они скользят вниз по ее красивым бедрам. Мои губы коснулись ее живота, и я снова услышал ее стон. Я поднял глаза и увидел, что она смотрит на меня. Я видел, что она хотела закрыть глаза, но не могла. Она должна была наблюдать за мной, изучать меня.

Да? – спросил я про себя, глядя в ее голубые глаза.

Она кивнула один раз.

Да.

Я опустился ниже и коснулся губами нежной кожи ее бедер. Затем я прижался к ней, скользя в ее влагу, чувствуя тесноту наших страхов с каждым толчком, чувствуя, как вода поднимается над нашими головами.

Наш корабль разбивался о волны прилива, унося нас с собой в пучину.

В тот вечер я кое-что понял о жизни. Иногда дождь был приятнее солнца. Иногда боль приносила больше удовлетворения, чем исцеление. И иногда кусочки головоломки были более красивыми, когда они были разбросаны.

Мы занимались любовью в темноте. Это было беспорядочно, это было неудобно, это была та сторона нас, о существовании которой мы даже не подозревали. В ту ночь мы отдались темноте, потеряв себя, но отчего-то чувствуя, что мы на верном пути.

По мере приближения рассвета наши поцелуи переходили в нечто большее. С каждым поцелуем, с каждым движением и каждым стоном буря стихала. Мэгги не сводила с меня глаз каждый раз, когда я погружался в нее все глубже. Мне нравилось, что она чувствовала, мне нравилось, как она шептала, мне нравилось, что она любила меня. Мне нравилось любить ее. Мы стали единым целым, стали якорями друг для друга, нашли путь к берегу.

Когда солнечные лучи пробились сквозь занавески и птицы начали петь, мы продолжали любить друг друга при свете дня.