Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Грешно издеваться над больными людьми, – ответил он. – Рабочий день окончен. Прогуляемся по парку!
– Ну и ловкий же тип! Надо сперва доложиться начальству. Я должна вернуть инструмент миссис Рейнолдс, чтобы у нее не было неприятностей.
– Кто это еще такая?
– Муниципальный супервайзер. Начальник ландшафтных работ.
Когда Анна вернулась, уже без жилета и в кроссовках, Постникова поразила бледность и худоба ее лица. Она выглядела суровой. Комната же Анны была рядом – в переулке возле центральной площади, где спрятался в зеленом дворе за коваными воротами дом работников горсовета. Обои в каморке пестрели многократно повторенной веткой розы на фоне цвета слоновой кости.
Принялся бормотать электрический чайник. Сначала повисла тишина, потом Постников сказал:
– Ты помолодела на десять лет.
– В гробу я видала такую молодость! Да и тебя заодно!
Помолчав еще, Анна сказала:
– Все вранье, да толку-то… Счастья не прибавилось. Ты заметил, какая омерзительная сегодня тишина? Чайки молчат как прибитые и море мрачное. Аж мурашки по телу.
– С чайками-то полный порядок. Оборзевшие твари, гопники крылатые.
– Профессор просил передать, чтобы ты поостерегся.
– Как поживает профессор?
– Он умер.
– Значит, повстречался со своей Алевтиной Михайловной. А как тебя угораздило?
Анна призадумалась.
– Я должна была лететь в Тюмень на обсуждение проекта спорткомплекса, и меня взяли в грузовой рейс. Только не долетела: авария при посадке, не выжил никто. А еще раньше, после того дождливого вечера, я купила страховку в компании Уайт Лайн.
– Вот это да! – изумился Постников. – А зачем?
– Не надо было тебе тогда подписывать договор на хранение. По сути, это схема воровства тел. Они, не моргнув глазом, продали твои останки медикам. За неуплату кредитных взносов.
– Да и черт бы с ними. Непрактичный я человек, как видно.
– Вскоре после твоего… отбытия мне позвонил профессор Горемыкин. Он мне все рассказал. Сказал, что сам не был в курсе всех деталей, и теперь ему стыдно на старости лет. На следующий день домработница нашла его мертвым – сердце. Мерзкое дело.
– Я тоже начал догадываться, что дело нечисто.
– Горемыкин тебя начинил посылкой, как ты не поймешь? Вообще, нечего здесь делать, а сейчас – тем более. Слыхал: АУКУС с НАТО затеяли военную операцию, как ее, – «Небесную стрелу»? Вечно у них какие-то ублюдочные названия!
– Бессмысленно теперь трепыхаться. Я сделал свой выбор добровольно.
Анна посмотрела на Постникова ошалело.
– Там, на болотах, происходят такие вещи… – сказала она. – Я никогда не могла и подумать, что люди могут творить такие вещи…
Резко вскочив, она зашарила рукой на кухонной полке над электроплитой и вытащила небольшой полимерный пакет медицинского вида полный прозрачной жидкости, грамм примерно на двести.
– Физраствор?
– Чистый этиловый медицинский! – отчеканила Анна, надкусила и оторвала от пакета вытянутый носик и разлила жидкость по двум кофейным чашкам разной величины. – Из моего неприкосновенного запаса на случай праздника, землетрясения и апокалипсиса. Ну – за нашу случайную встречу, стало быть…
Выпив, Анна затихла на несколько секунд, неподвижно уставившись в пол. Потом заговорила задумчиво, будто извлекая слова из самой глубины:
– Мы погрузились ночью в самолет в Кольцово. Здоровенный такой военный Ил-76. Никогда, – хрипло выкрикнула Анна, и ее голос сорвался на какой-то орлиный клекот. Гневная морщина прорезала ее лоб. Она закашлялась и добавила: – Никогда его не забуду. Я задремала. Потом крики и тьма, и я вошла через пропускной пункт Болотное. Со мной там оказались сотни беженцев – афганцы, пакистанцы, черные. С оравой детишек, с зашторенными женами, все голодные и перепуганные вусмерть. Однажды я проснулась в фавеле. Вот где было по-настоящему жутко – но и там обитают люди, для которых эта смрадная фавела означала спасение, поэтому мне стыдно придираться. Но вот что любопытно: меня очень быстро выдернули оттуда. Эти, федералы с их главарем по фамилии Лофтус. Они приехали во вражеский лагерь на болота, чтобы доставить меня сюда и назначить на стрижку вот этих самых чертовых кустов и клумб.
За окном комнаты был кусок улицы, на котором стояли, ожидая зеленый свет, с пяток легковушек. Движение в городе было правостороннее. С неба на подоконник опустилась чайка и принялась смотреть внутрь комнаты одним глазом, звучно переступая по пластиковому карнизу окна.
– Ты не обязана мне такие ужасы рассказывать, – прошептал Постников после спирта. – Пощади себя.
– Нет уж, это ты извини, – возразила Анна. – Я именно расскажу!
Она притихла, собираясь с мыслями, и добавила:
– Хотела я одного: чтобы прекратились крики за окном, чтобы не светил среди ночи в поезде фонарь в лицо… Чтобы уехать к морю, в самый тихий город на краю света, и просто жить без всего этого ужаса… Но и здесь тоска так и хватает за душу. Но хотя бы нет баннеров этой… дополненной видимости. Чуть полегче.
Морщинки стали видны возле ее глаз, наметились тонкими лучами к вискам, и это тоже было красиво.
– Теперь я поняла… Никогда к той жизни не вернусь. Никогда! Людям мерещится, будто они понимают друг друга. А на деле оказывается далеко не так. И это большой недостаток. Какого черта ты вцепился в мою жизнь, словно клещ, какого черта ты, как упырь залез в мою судьбу и все испортил?! – спросила Анна, сорвавшись голосом. – Нельзя же так! С живыми людьми нельзя, ни с кем нельзя!
Но она тут же взяла себя в руки и продолжала:
– Мечтаю забыть ту поездочку. Брр… Пятнистые матрасы и ни единого знакомого города, чужие языки. Бесконечные поезда, пересадки, младенцы орут, помыться негде, еда в картоне. Ночью будят таможенники: поди докажи, кто ты есть. Это был ад! Нет, я не останусь здесь, потому что жить здесь невозможно, – говорила она с нажимом. – Пока еще не знаю как – но я вернусь домой, уж поверь мне, любой ценой вернусь. Только знаешь, тут интересно с профессиональной точки зрения. Открытое морское пространство. Он бесценно. И в нем – дикая, хаотичная мешанина архитектурных стилей – смотреть без слез невозможно. А ведь архитектура формирует мышление людей и в итоге их цивилизацию.
– Разве не наоборот? – удивился Постников.
– Ты ничего не понимаешь! Только архитектор – настоящий творец будущего! От него зависит все!
– Ну, тебе виднее.
– Как все же здорово, что ты приехал! – сказала Анна. – Здесь можно с катушек съехать от всего, что творится. Только музыка немного помогает от отчаяния. Старая, наивная. Вот почему она всегда нужна на войне. В простодушной красоте есть надежда на вечную жизнь. Я тут песню услышала по радио.
