– Мне кажется, я уже где-то видела это лицо, – заметила Сесилия.

– Знаешь, чем старше я становлюсь, – усмехнулась Дафна, – тем больше мне кажется, что все люди на одно лицо. В молодости я не обращала на это внимания, а сейчас мне то и дело кажется, я уже где-то видела каждую физиономию.

– Я не знаю никого, на кого был бы похож этот человек, и все же уверена, что видела его. Не так уж много людей имеют плохо прооперированную верхнюю губу и нос уточкой, не правда ли? – возразила ее подруга.

– И это прекрасно, – ответила миссис Блич-Палмер.

Комната была холодной, да и кровать не теплее. Алиса проводила здесь так много времени, что почти во всех подробностях запомнила вид, который открывался с подушки. Фотокамеры Акселя, перенесенные из кабинета рисования, громоздились на подоконнике. На прикроватной полке всегда стояла какая-нибудь книга. Сейчас – «Так говорил Заратустра», а в прошлый раз были «Встречи с замечательными людьми» Гурджиева. Она не читала ни первой, ни второй и не имела никакого представления, были ли это романы или нечто другое.

Джонас, похоже, жил на чемоданах: они так и стояли на полу неразобранные, с открытыми крышками. Хотя, возможно, он положил какую-то одежду в комод – Алиса этого не знала, она ни разу туда не заглядывала. Несколько дней назад ее друг перенес сюда из кабинета рисования и портрет Марии Замбако. Скрипачка помнила его слова о том, что между ней и портретом есть некоторое сходство, и, может быть, именно поэтому она, Алиса, ему нравится. Он не сказал тогда «люблю» или «хочу», он сказал «нравишься» – довольно-таки размытое определение, и это пугало ее.

Сейчас она лежала и смотрела на картину, повешенную Акселем на место меркаторовой карты. Внутренняя честность, из-за которой она чувствовала себя столь жалкой на уроках мадам Донской, заставила Алису признать, что между ней и женщиной, изображенной на картине Берн-Джонса, сходства очень мало. Она понимала, что если не впадать в самообман, то совершенно очевидно – Джонас перенес сюда картину вовсе не потому, что портрет напоминал ему Алису.

Дверь открылась, и он вошел. Его лицо было таким мрачным, что он как будто постарел. Его рука сжимала газету так, что побелели костяшки пальцев. Он молчал.

Половину первой страницы занимало фото какого-то урода с широким, сплющенным к низу носом. Заметив взгляд подруги, мужчина разорвал газету надвое, одну часть свернул в трубочку, а на оставшуюся накинул пальто. Потом он повернулся к Алисе, и выражение его лица изменилось. У нее возникло неприятное чувство, что он только что освободился от своих важных дел и решил выкроить немного времени на нее. Его рот искривила усмешка. Женщина поняла, о чем он подумал. О том, как сильно она, Алиса, жаждет его, насколько нетерпелива, раз уже разделась и приготовилась.

На этот раз Джонас не стал даже раздеваться, а только стянул джинсы.

– Надеюсь, ты на меня не обидишься? Я замерз, – пояснил он.

Когда все закончилось, он отослал скрипачку в ее комнату. Часом позже он вновь заглянул к ней, причем с ним был Том. Они втроем отправились в паб. В последнее время флейтист всегда ужинал в пабах, как, впрочем, и сама Алиса. Они словно забыли о необходимости экономить – все равно по счету почти всегда платил Аксель. Он поинтересовался, не пришли ли Мюррею какие-нибудь пожертвования после выхода той статьи. Тот ответил отрицательно, и его новый друг заявил:

– Нужно было позвать меня сделать несколько фотографий. У меня бы это получилось куда лучше любого их фоторепортера!

Вечер был промозглым, напоминающим больше апрель, чем февраль, – та самая погода, когда люди говорят, что на улице теплее, чем дома. Зима, бесснежная, безморозная, сухая, похоже, миновала. Мерз один лишь Аксель: узкое пальто обтягивало его фигуру, как черный кокон. Он пил бренди, причем довольно много, но казалось, совершенно не пьянел. Алиса, сидевшая напротив, почувствовала, что ей нужно постоянно держать себя в руках и контролировать каждое движение, просто для того, чтобы невзначай не протянуть руку и не коснуться его руки. Она просунула ногу между его ног, чтобы чувствовать тепло его лодыжек, но Джонас быстро отодвинул свой стул и отстранился.

Его ладони были испачканы какой-то черной пылью – видимо, он не вымыл руки перед тем, как выйти из дома. Интересно, чем он занимался в своей комнате после того, как выпроводил ее? От взгляда на его руки Алиса почувствовала сильное возбуждение.

– Что это у тебя на пальцах? – спросил Том.

Аксель повертел руками, рассматривая ладони. Похоже, он был удивлен.

– Это такая штука, которую используют для вспышки в старинных фотоаппаратах, – ответил он наконец.

– А они у тебя что, старинные? – удивился Мюррей.

Джонас промолчал. Если какой-то вопрос был ему неприятен, он просто не отвечал на него, словно внезапно делался глухим. Скрипачка почувствовала, что Аксель продолжает считать их с Томом парой, что он отстранился и закрылся от них. Но глядя на него, она вдруг осознала, что он по-настоящему расстроен: похоже, произошло нечто, что потрясло его и причинило ему душевное страдание.

Сама она тут была явно ни при чем. Случившееся никак не было с ней связано. Внезапное понимание того, что она не в состоянии даже его огорчить, ни сейчас, ни когда-либо в будущем, заставило молодую женщину содрогнуться. Но Алиса тут же вспомнила, как всего два часа назад они занимались любовью, и вновь воспрянула духом. Ведь ее любимого никто не заставлял это делать, значит, он действительно хочет ее!

Пока Аксель ходил за выпивкой, флейтист сказал:

– Вот уж не думал, что он может быть таким унылым.

Алиса пожала плечами. Она смотрела на Джонаса, ждущего у стойки бара, – на его руки, на то, как он держит стаканы, как двигаются его плечи, – и заметила, какой тяжелый у него взгляд.

– Пропускаешь свою реплику, – едко прокомментировал Том. – Ты должна была ответить, что уныние – это моя прерогатива.

Аксель поставил перед ними стаканы и вернулся к бару за своим. Потом он спросил у Мюррея:

– Слушай, ты не хочешь стать моим помощником?

– В смысле?

– Наверняка, когда приходили брать у тебя интервью, у фотографа был помощник, правда? Кто-то носил за ним камеры и штативы. Ассистент. Хотя правильнее было бы назвать его учеником.

– Да вроде бы был, – кивнул флейтист. – Нет, точно был!

Вместо того чтобы повторить свою просьбу, Аксель вдруг осторожно сказал, глядя мимо Алисы, сквозь наполненный сигаретным дымом воздух в сторону окна:

– Видите ли, у меня случилось горе. Можно сказать, я понес потерю.

– Ну, если хочешь, я тебе помогу, – смущенно пробормотал Том.

– На этом можно даже заработать, – холодно произнес его друг. – Много денег.

В 1955 году один контролер на станции «Ковент-Гарден» увидел привидение. Призрак был шести футов ростом, тощий, одет в светло-серый костюм и белые перчатки. Слова контролера подтвердили и другие очевидцы. Почему они все вдруг решили, что это не был обычный живой человек в светло-сером костюме и белых перчатках, неизвестно.