А ему не с кем было посоветоваться. Он сомневался, что имеет смысл делиться своими переживаниями с Кевином или Крисом, даже если бы он с ними увиделся. Но в любом случае, они не виделись. Случайно так вышло или это были происки взрослых – неизвестно. К тому же Джаспер не знал ни их фамилий, ни адресов. Они пропали, исчезли где-то в недрах Лондона, и он понимал, что никогда больше их не встретит.

А также, что никогда больше не спустится в метро. Может, когда-нибудь, спустя годы, став взрослым… Сейчас же он просто видеть не мог серебристые тела поездов, мелькавших за окнами на пути Лондон-Стэнмор. Его бесило то, как при этом вибрировал весь дом. Кроме того, как ни смешно это было, но мальчику разонравилось курить. Может быть, из-за того, что сигарета, которую он курил незадолго до того, как все случилось, упала на рельсы? Что же, значит, ему предназначено было бросить дымить еще до того, как это стало его привычкой. К тому же все говорили, что детям курить вредно.

Он много времени начал проводить в раздевалке – просто сидел там и думал. Тина полагала, что сын в это время был в школе. Однако он не ходил в школу в те дни недели, в которые прежде занимался «зацеперством». Зябко завернувшись в плед, мальчик сидел в каморке перед электрообогревателем. И с колоколом все было по-старому, хотя оставалось только привязать веревку и пропустить ее через люк в темном углу бывшего лабораторного кабинета, где никто никогда не ходил. Разве что Джарвис, но Джарвис путешествовал по России. От него Тине пришла открытка с видом Кремля, судя по штемпелю, опущенная в почтовый ящик пять недель назад. Она посмотрела на нее и сказала, что на всех открытках, которые она когда-либо получала из России, изображен Кремль – такое впечатление, что там больше ничего нет.

Про себя Джаспер обычно называл смерть Деймона «тем случаем». Перед сном он заставлял себя вспоминать о кричащих и прыгающих Кевине с Крисом, о трясущем их за плечи пожилом мужчине и неслышном бегстве затравленного ими товарища. О туннеле и, под конец, о визге и «той штуке», промелькнувшей за окном. Мальчик заметил, что если упорно думать обо всем этом перед сном, то ничего такого ему не приснится. Если же ему это снилось, он просыпался от собственного крика. Непонятно, слышала ли его мать. В любом случае, она никогда к нему не заходила, и он был ей за это очень благодарен, иначе ему было бы стыдно. Но вот рассказать все это было совершенно некому.

Бьенвида затыкала руками уши и повторяла, что если Джаспер снова начнет это рассказывать, то она завизжит, чтобы ничего не слышать. Она теперь постоянно крутилась вокруг бабушки, без зазрения совести рассказывая ей, что у Тины сейчас нет ни одного дружка, из чего Сесилия автоматически делала вывод, что у той их, по крайней мере, двое.

Когда долгожданная статья в газете была опубликована, Том не просто расстроился – он был потрясен.

– А чего ты еще ожидал? – пожала плечами Алиса.

– Чего угодно, только не такого. Я не думал, что надо мной просто издеваются. Мне казалось, что журналистка, бравшая интервью, собирается написать серьезный репортаж.

– Говорят же, что лучше дурная слава, чем никакой.

– Не представляю, как такое может прославить. Все эти намеки на то, что играть в подземке или на улице может только человек, не способный ни на что другое, замечания о низкой квалификации и чуть ли не оскорбления. Кстати, кто такой «автодидакт»?

– Самоучка.

– Вот видишь! Но это же неправда! Я никакой не самоучка, я просто не получил диплом. И к чему все эти дурацкие шпильки насчет того, что Питер и Джей – геи? Прямо какой-то возврат к дискриминации! Кому какая разница, геи они или гетеро? Смотри-ка, похоже, она и меня подозревает в гомосексуализме, раз я с ними связался. Интересно, нельзя ли ее обвинить в клевете и подать в суд?

– Если ты думаешь, что быть геем – это нормально, то за что собираешься подавать в суд?

Похоже, прежде Мюррей всерьез полагал, что статья поможет ему добыть денег. Журналистка предприняла определенные усилия, чтобы помочь ему в этом: подсчитала, сколько стоит беспроводное оборудование, о котором он мечтает, и добросовестно перечислила все в статье. Алиса с опаской наблюдала, как ее друг каждый день ждет почту, надеясь обнаружить там чеки, присланные читателями статьи. Его паранойя становилась все заметнее. Он думал, что весь мир ополчился против него. Все – кроме Питера, Джея и… Акселя. С удивлением и возрастающей тревогой скрипачка следила за его задушевной дружбой с Джонасом.

Все началось в один вечер, после очередной ее ссоры с Томом. Поводом к ней, как обычно, стало настойчивое напоминание Алисы, что он должен вернуться в университет, а сама она – поступить в консерваторию. Флейтист на это ответил, что у нее достаточно подготовки, чтобы записаться на прослушивание в какой-нибудь оркестр на севере страны, а лично он в самое ближайшее время найдет способ добыть кучу денег. Потом он стал повторять, что она его совсем не любит, потому что если бы любила, то вернулась бы играть в метро, вернулась бы туда, где он чувствует себя счастливым. Его подруга не нашлась, что на это ответить. Тогда Том вскочил и объявил, что пойдет к этому новому парню, тот наверняка скучает в одиночестве, и они отправятся куда-нибудь выпить.

Алиса испугалась.

– Я никуда не пойду, – заявила она.

– Ну, и не ходи! Я и сам предпочитаю, чтобы ты не ходила. Не хочу, чтобы ты сидела и проезжалась по поводу моей необразованности, лени и всех остальных недостатков, которые ты во мне находишь.

Это было ложью – Алиса никогда не осуждала Мюррея на людях, но она произнесла только:

– Ты даже не знаешь, пойдет ли он с тобой пить.

Сама она была совершенно уверена, что Аксель никуда не пойдет. Трудно было вообразить, что мужчина, отказывающийся заниматься с ней сексом, потому что находится под одной крышей с ее «официальным» любовником, может отправиться с ним в бар пропустить по стаканчику. Поэтому она сильно удивилась, услышав их голоса, когда эти двое спускались вниз по лестнице. Удивилась и огорчилась. Если Джонас отправился выпить с Томом, не заглянет ли он к ней, чего доброго, чтобы поприветствовать? Она этого не вынесет! Едва прозвучал стук входной двери, молодая женщина выскочила из комнаты, перебежала коридор, вошла в большую гулкую учительскую и выглянула в окно, пытаясь отыскать глазами спины обоих своих бойфрендов.

Но на улице было уже слишком темно, чтобы что-нибудь разглядеть. В свете уличного фонаря она заметила только, как они выходили через ворота. Скрипачка, не отрываясь, смотрела на Акселя, словно хотела навеки запечатлеть его образ в своей памяти. Мужчины исчезли в темноте, а с ними – и отпечаток силуэта Джонаса на сетчатке ее глаз. Оставшись в одиночестве, она, как обычно, принялась думать о нем, вспоминать его лицо и слова, которые он ей говорил. Но не о том, как они занимались любовью – думать об этом она была совершенно не в состоянии. Это было все равно что вновь пережить тот момент, и ей казалось, что если она это сделает, то внутри нее начнет разбухать, раздуваться нечто огромное, а потом это нечто взорвется и она потеряет сознание или начнет кричать, как когда-то кричал ястреб.