— Ты спас мою задницу, — сказала она.

— Откуда тебе знать? — спросил я. — Ты уже вырубилась, когда я взял тебя на руки.

— Я слышала твой голос. И видела тебя во сне.

Я промолчал.

— Ты всегда меня спасаешь, как мой ангел-хранитель.

Меня пробрало. Я поежился, опустив глаза в пол, и решил отшутиться:

— Только вместо крыльев у меня шестьдесят девятый мустанг. Извини, конечно. Как бы тебя ни бесило это, теперь я всегда буду рядом, чтобы защитить тебя. Ведь одна ты совсем пропадешь, дурочка.

Алесса тяжело вздохнула, сжав пальцами одеяло и лихорадочно засмеявшись.

— Без тебя я теперь никуда.

Я засмеялся в ответ, но Хилл оставалась серьезной.

— Салливан заходил к тебе, да?

— Да, но ненадолго. Я ждала, когда ты придешь.

— Это хорошо. Думал, что ты в обиде на меня.

Она действительно удивилась, вытаращившись на меня.

— Я? Это тебе надо на меня злиться.

— Лисс, я на тебя уже ни за что злиться не могу. Честно, как дурак тебе все прощаю. За что мне надо злиться на этот раз?

— За то, что я трусиха. Ты успокаивал меня во время припадков. Помогал, когда я выходила из себя и когда мне было плохо. Бросился невесть куда, чтобы спасти… Ты — моя защита во всем.

Я затаил дыхание, вновь подняв глаза и встретившись с Алессой взглядом. Ей больше не хотелось ни шутить, ни придуриваться. И тут улыбка исчезла с моих губ.

Ее немного глухой и хриплый голос зазвучал вновь:

— Ты самый близкий для меня человек.

Сердце забилось и громко застучало, а внутри все сжалось.

— Боже, — выпалила она, — плевать на все! Я просто тебя люблю, поэтому так трушу.

Хилл зажмурилась, ее губы задрожали. И по щекам скатились крупные капли слез.

— Люблю, твою мать, — всхлипнула она. — Не могу уже врать: люблю, люблю и еще раз люблю.

Она снова всхлипнула, закрыв лицо руками, и ее тощие плечи затряслись. Я был поражен, словно меня огрели чем-то по голове, а я даже не имел возможности отойти.

Алесса только что призналась мне в любви?

Серьезно?

Вскочив со стула, я сел к ней на кровать и прижал к себе; погладил по спине, а она обняла меня в ответ, уткнувшись лицом в плечо. На нее так много навалилось в эти дни, что она просто не выдержала.

— Прости, что была чертовой занозой, — пролепетала она. — Я так боюсь доверять, так боюсь…

Она плакала, а я завороженно слушал, ощущая горячий ком счастья внутри. Это были ощущения радости, воодушевления, удивления и любви, которые будто отдавались во всем теле.

— Я раз за разом отталкивала тебя, испытывала твое терпение. А ты все равно был рядом, любил и помогал во всем. И ты защитил меня! Рядом с тобой я чувствую себя в полной безопасности. Прости меня за все, прости…

Слова сыпались из нее потоком, который она перестала контролировать. Кажется, Алессу прорвало: все, о чем она думала, чего хотела и что боялась сказать, выплыло наружу, и она, не имея сил остановить это, решила лишь продолжать. Подняв ко мне свое заплаканное лицо, Хилл сказала:

— Даже легче стало после того, как я призналась.

Я опустился к ней и поцеловал в лоб.

— Я тоже тебя люблю.

Она потянулась ко мне и коснулась моих губ своими. Было горячо и невыносимо приятно, и мне казалось, что это нежное касание окончательно снесло мне крышу.

— Не отпускай меня. Пожалуйста, будь всегда рядом.

Я кивнул, уткнувшись ей в шею, проникаясь этим моментом до кончиков пальцев и волос. Самое дорогое и самое важное создание в моей жизни было у меня в руках, полностью открытое мне и влюбленное.

Она сама просила не отпускать ее, остаться с ней. После такого я готов был пообещать Лисс что угодно в этом мире.

— Никогда, Хилл. Никогда не оставлю тебя.

И это было правдой. Если я и мог что-то гарантировать, то именно это.

В те минуты, которые Алесса провела в моих объятиях, наконец-то полностью открывшись мне, казалось, что я целиком растворился в ней и исчез.

Теперь она моя. Только моя.

— Это еще что, блин, такое?

Матте скривился при виде листка, который я подвинул к нему.

— Отказ от куратора.

Фраза прозвучала слишком громко и четко, отчего рядом сидящие кураторы и преподаватели косо посмотрели на меня и начали перешептываться. Выглядел я по-настоящему стремно: с медленно сходящими синяками и царапинами, разбитой губой и пластырем на носу. Можно было подумать, что я какой-то хулиган или типа того. Кажется, их пугал один мой мрачный взгляд.

Отрицательное впечатление обо мне закрепилось в тот момент, когда я использовал свой острый язык и колкие обидные выражения. Тот факт, что я — Марьен Хилл, просто парень, пытающийся защитить сестру, был мало кому известен. Скорее, все знали меня другого: Марьена Хилла, студента того самого наркомана-куратора, у которого на днях случилась потасовка, а затем и проблемы с полицией. Вот такая версия звучала у людей на устах чаще. Слухи ходили по всему Гонолулу, а я стал одним из центральных персонажей этой дурной истории, якобы задиристым и не менее «выдающимся», чем мой куратор.

Честно говоря, мне было абсолютно плевать на мнение людей.

— Не глупи, мальчик, — ответил мне Матте. — Я старался ради того, чтобы ты потом от кураторов отказывался?

— Ты же сам его избил, — парировал я. — Мне показалось, это означает, что он тебе тоже не нравится.

Маттиас Хилл, отведя взгляд, плотно сжал губы и натужно вздохнул. Его гладкое лицо было покрыто легкой испариной, добавляя блеска, потому что сегодня было особенно жарко. Вечером обещали блаженный теплый дождь, но пока что солнце нещадно палило, пытаясь лишить меня верхнего слоя кожи. В каких-то местах уже начинало жечь, и меня безумно раздражало, что кожа еще не до конца освоилась в этом климате. Все-таки Гавайи — это далеко не Сиэтл.

— Марио, — обратился ко мне Матте, — ты же понимаешь, что, отказываясь от личного куратора, ты можешь вылететь из университета?

— Разве мне не должны просто заменить куратора на нового? — пожал плечами я.

Матте сложил пальцы вместе, словно дорогой психолог, повернулся на своем офисном кресле и деловито посмотрел на меня снизу вверх, поскольку я стоял рядом, а не сидел. Другие кураторы за своими рабочими столами наблюдали, исподтишка слушая нашу беседу.

— Видишь ли, какая дилемма, — начал мой дядя, — кураторов спецгрупп в университете ограниченное количество. Обычно сколько кураторов есть — столько и набирают студентов в спецгруппы. И лишних у нас нет. Если откажешься от Майло, тебе не дадут нового, потому что другого свободного нет, на факультете культуры с ними особый дефицит. Тебя просто отчислят. У тебя только один вариант — перевестись в обычную группу.